Этот многочастный храм, то есть ретабль, выстроенный как дом и храм, – есть образ Тела Господнего, понятого в евхаристической ипостаси. Печальная мелодия концерта ангелов, сопровождающая призыв к единению братьев внутри храма, находит подтверждение в горечи «Пьеты». Ужас апостолов и оцепенение Марии соответствуют мелодии оркестра ангелов. Фигуры твердого Павла, строителя Церкви, и смелого Георгия, победителя Дракона, – стоящие справа и слева от трона, продолжают удерживать композицию от распада. Аллегория храма Господа, возведенного на Законах Моисеевых, поддержана пределлой, на которой изображены эпизоды биографии Иисуса, причем центральным выбран эпизод со святым Симеоном, то есть изображен эпизод Обрезания, важнейший для религии иудаизма.
7
Дидактика ретабля настолько недвусмысленно утверждает связь христианства с Ветхим Заветом, что вступает в противоречие с буллой Евгения IV, опубликованной в 1432 г. Папа Евгений IV ввел гетто, строжайше запретил христианам есть, пить, жить и мыться вместе с евреями, введено обязательное ношение евреями желтых опознавательных знаков.
В отношении трактовки Ветхого Завета евреев строго преследуют за Каббалу и Мидраш, считая последние магией; толковать Ветхий Завет можно лишь в связи с христианством.
В Феррарском герцогстве существовали поблажки для евреев. Уже при Эрколе I некоему Самуэлю Мелли из Рима разрешено перестроить свой дом в синагогу. В 1451 г. герцог Борсо заявляет, что будет оказывать покровительство евреям, ищущим убежище в его землях. Раввину Аврааму Царфати предоставлена возможность преподавать иврит в Феррарском университете. Во второй половине XV столетия в городе открылась еврейская типография. Это не значит, что Борсо д’Эсте возражал против обычной практики ограничений и препятствовал работе инквизиции. Здание церкви Сан-Доменико (один из крупнейших храмов Феррары) отдано трибуналу святой инквизиции. Считается, что инквизиция Феррары не столь свирепа и женщин часто миловали; тем не менее процесс доказательств упрощен, достаточно показаний двух свидетелей или признания, полученного под пыткой. В книге казненных XVI в. («Libro de giustiziati in Ferrara», библиотека Ариостея в Ферраре) за период 1393–1441 гг. отмечено 853 смертных приговора; разумеется, далеко не все иудеи; но процент таковых велик. Борсо ввел в отношении привилегированных ученых и своих заимодавцев-банкиров систему поблажек, своего рода «индивидуальные права»; обычная тактика, выделявшая, как сказали бы в Российской империи, «ученого еврея при генерал-губернаторе». Пий II (Пикколомини, гуманист, но заложник Престола святого Петра) в 1460 г. обязал евреев платить ежегодную дань в размере одной двадцатой стоимости их собственности в папскую казну. И сколь бы д’Эсте ни оказывали покровительство «ученым евреям», в 1476 г. семейству д’Эсте официально приказано очередным папой, Сикстом IV, не чинить препятствий сбору налога с евреев. С 1492 г. (то есть с испанской Реконкисты) семейство д’Эсте начинает принимать в Ферраре испанских беженцев-евреев, впоследствии, уже в XVI в. – беженцев-евреев из Богемии. Так формируется испанский и немецкий еврейский анклав в Ферраре; к середине XVI в. в Ферраре уже десять синагог. И хотя Козимо Тура работает на полвека раньше, он наблюдает, как иудаизм входит в культуру того в принципе закрытого, военизированного, пышно декорированного общества, которому иудаизм должен быть чужд. Это особенный процесс, не схожий с тем, что можно наблюдать спустя полтора века в Голландии: город евреев не принимает. Стивен Кэмпбелл, изучивший вопрос, пишет: «К 1470-м годам Эсте пришлось прибегнуть к насилию, чтобы обеспечить защиту евреев (имеются в виду выгодные герцогу банкиры. – М.К.) (…)». Убийство сына банкира Зинатана в Реджо в 1474 году и банкира Соломона Ноа Норса в Ферраре в 1480 году привело к введению смертной казни для убийц в каждом случае. Однако (…) молодой убийца пользовался огромной народной и юридической поддержкой, и сообщалось, что огромные толпы людей, включая профессоров университета, последовали за его похоронами. В 1481 году в Ферраре (…)». Эрколе мог остановить толпы, готовые грабить еврейские банки, только обнаженным мечом и угрозой смертной казни. Другими словами, евреи стали главной точкой напряженности и спора не только между папством и д’Эсте, но и между д’Эсте – и коммуной и народом Феррары.
Еврейская ученость – вещество трудноистребимое; Абрахам Фаризол, родом из Авиньона (ум. 1525), географ, космограф и комментатор Завета, живет в Ферраре и пользуется уважением. Пути гуманистов, сколь бы их ни держала в узде осторожность и ни унижало угодничество перед правителями, тем не менее действуют и в кондотьерской Ферраре. Притом что Борсо чужда ученость, как ее трактовали «гуманисты», кондотьерский нрав герцога не привел к уничтожению культуры, которая питалась его тщеславием. Гуманизм на службе тщеславного правителя – тема типичная для Позднего Ренессанса; но всякое государство интерпретирует тему по-своему. Есть пресловутые «красные линии», которые нельзя пересекать. Симбиоз христианства с Ветхим Заветом и каббалой, как это мог бы сформулировать Рене Добрый в Эксе или Пико делла Мирандола во Флоренции, – для идеологии Феррарского герцогства невозможен.
Заказ кардинала Бальтазара Ровереллы – своего рода революция, но мягкая, тихая революция, в масштабах капеллы.
Ветхозаветное чувство «любви к Богу», несовместимое с преданностью государству, в Ферраре невозможно.
Какой моральный урок можно извлечь из стратегии выживания Ветхого Завета в лоне агрессивной христианской идеологии, если, по сути, все устроено наоборот – и это христианство выжило и родилось в лоне Ветхого Завета? Какой моральный урок содержится в стратегии изощренной идеологизированной речи? Художнику свойственно запоминать (помнит рука) те формы, которые он использует. Форма и цвет – это предикаты рассуждения. Использовав в «Святом Георгии и принцессе Трапезундской» форму рога как символ бренной власти, наблюдая тему золотого рога в Библии Борсо в качестве атрибута власти, художник Тура использует рога в своей композиции ретабля как метафору власти и силы.
Раковины христианства и рога Ветхого Завета переплетены в троне Мадонны – как атрибуты силы и веры, как выражение идеологии.
Боль, излитая в «Пьете», примиряет одно с другим и растворяет одно в другом. Сочувствия иудаизму (иудею, изгою, парии) в творчестве Тура нет; равно нет и сочувствия христианскому мученику. Любую боль художник скорее принимает как положенное испытание.
Для Козимо Тура несвойственно рисовать «любовь», в его лексиконе такого слова нет. Тура никогда не нарисовал обнявшихся людей, даже мать Иисуса с мертвым сыном на коленях не делает попытки припасть к телу, прижать к себе. Герои Тура сдержанно выражают привязанность: чуть скосив глаза в сторону того, о ком думают; чуть тронув пальцами чужую руку. Герои Тура словно опасаются вовлечь другого в свою беду, которую превозмогают в одиночку; терпеть боль в одиночку – в этом есть особое целомудрие – отказаться от помощи. Именно в Ферраре, в условиях солдатского парадного варианта «гуманизма» родился этот язык, спустя столетия освоенный Беллем или Брехтом.
Любовь Козимо Тура заменяет солидарностью.
8
Метафизика ретабля Роверелла возвращает нас к тому пониманию «гуманизма», который вырабатывается в автократиях.
