— Да-а, дела-а, — протянул я, а что тут можно было сказать? — А на меня чё так коситься, будто я его бить собрался?
— Дык вы, Николай Ляксеич, чей поди партийный, да и с фронта недавно — видно. Вот наш Захарка и боится, что вы его тоже укорять начнете, что при храме помогает. Стыдно ему, пионэру.
— А и стыдите! — взвился пацан, оборачиваясь к нам, — Я уже привык! А верю я не в бога, а в коммунистическую партию и торжество союза рабочих и крестьян! Но только меня никто не слушает, говорят по поступкам судить надо, а я вот тут… — опять сник парень, но потом тихо и твердо закончил: — Но бабулю я не оставлю, и перечить ей не стану, у нее сердце больное, так тетя Алина сказала.
— Ну, раз тетя Алина сказала, то и не перечь, — кивнул я, — и я тебя стыдить не буду, не переживай Захар.
— Правда?! — радостно воскликнул парень.
— Правда. Ты вон на дорогу смотри лучше, а то сейчас спуск в нижнюю слободу начнется, перевернешь нас еще на склоне, а вот это уже будет не хорошо! — попенял я пацану.
— Не-е, не переверну. Зорька кобыла смирная — старая уже, да и дорогу эту хорошо знает, — уверил нас Захар, но отвернулся.
Мы в этот момент проезжали уже мимо госпиталя. Там, на его крыльце, сегодня было тихо, а дорога перед ним пуста. Грузовики, то ли уехали еще вчера, то ли были загнаны во двор. Казалось, что и здание само необитаемо, настолько все было кругом спокойно. Хотя, конечно, внутри сейчас было совсем не благостно, а наоборот, полнилось спешной деловитостью, вновь привезенной болью и надеждами. Хорошо бы только, чтоб надежды эти оправдались все…
— Ну, так что вы можете мне рассказать по моему делу, Семен Иванович? — спросил я меж тем батюшку.
— Да что я могу сказать? Нашел Мефодича дьякон Кирилл, что служит обычно в Архангельской церкви, что при кладбище. Сейчас-то он приболел, жар у него был да ломота в костях, до сих пор харкает еще и еле ноги таскает. Говорил я ему не лезть в воду, так ведь — нет, пошел-таки с внучатами! А сам-то дед уж считай, а вода-то в матушке Волге в начале месяца еще холодна была. Внукам-то — ничего, а ему вот — морока теперь. Да и мне тоже. Один вот со всем приходом управляюсь, пока он там бока отлеживает.
Отче усмехнулся под эти слова, но не насмешливо совсем, а как-то по-доброму, как и правда отец над непослушным дитяткой.
В моей же памяти дьякон Кирилл оставался до сих пор мужчиной крупным и мощным, с громоподобным басом и ручищами-кувалдами, подходящих скорее молотобойцу, чем священнослужителю. А потому представить его болезным стариком у меня как-то не получалось. Но время-то, как ни крути, все ж идет, а потому, наверное, и такой богатырь, каким мне помнился дьякон, мог и сдать. Ну, да ладно, пообщаюсь чуть позже с ним, вот и увижу все своими глазами.
— Так вот, — тем временем продолжал обстоятельно рассказывать мне батюшка, — нашел сторожа отец Кирилл поутру десятого числа, месяца июля, что от сегодняшнего уж четырнадцатый день пошел. Лежал он горемычный в той части кладбища, где сейчас не хоронють — из купеческих там все, из их семей. Вот, значится, там и лежал он между могилками с проломленной головой. Кто-то приложил его ни чем-нибудь, а ломом! Это ж надо такое?! Человека — ломом… ох, горюшко-то какое… что с людьми-то нынче деется-то… прости их Господи грешных… — и закрестился опять — часто-часто.
— Про лом я знаю, Семен Иванович. Он в отделении лежит. И врачебную записку по осмотру убитого имею. Вы бы мне что-то такое рассказали, чего нет в моей папке… — произнося последнее, я, конечно, понимал, что это так — скорее пожелание для себя, не знающего с какого края за это дела браться и где в нем хоть малую улику искать. А батюшка то — что, сам в основном с чужих слов сейчас мне рассказывает…
— Да я бы и сказал… — протянул отче, — ты спроси только… вот, щас приедем на место, там посмотрим, можа какой вопрос и возникнет.
Ха, прямо в мою мысль попал! А так-то — да, действительно, может там и правда, какая умная идея придет, какой «хвост» ухватится.
А мы тем временем уже катили по бывшей Главной, нынче же улице имени Ленина, которая от причалов и пристани вела к Торговой площади и продолжалась дальше, почти до самого затона, где стоял закрытый нынче Покровский храм.
Когда мы проезжали мимо него, батюшка Семеон приподнялся в бричке и положил низкий поклон, осеняя себя крестом бессчетное количество раз и бормоча какую-то молитву. Уж и не знаю, как он это проделывает без второго седока в повозке… а то, что проделывает каждый раз, как мимо закрытой церкви проезжает, у меня сомнений не было… но в этот раз я ему вывалится из экипажа не дал. Ну, а что уж там происходило без меня — не ведаю…
Глава 8
Церковь осталась позади, а мы выехали на мост, что был перекинут через небольшой затон, лежащей в чаше довольно высоких берегов и убегающий оврагом вглубь суши, отделяя собой улицы слободы от кладбища и далее, от рабочего поселка. Овраг тот тянулся более, чем на километр и, как говорят, продолжал постепенно углубляться, осыпаясь дальше и обваливая в себя огороды подворий крайних к нему домов.
Но здесь, в том месте, где стоял мост, высокие берега затона были, конечно, укреплены и даже в какой-то мере окультурены, представляя собой некое подобие мощеной набережной.
— Мост-то цел, — констатировал я, разглядывая почти и не изменившиеся виды.
— Да, Господь уберег, и церкву тоже, — согласился со мной батюшка, опять перекрестившись, — и это чудо, ту-то часть погоста, что подалее и выходит на самый косогор, разбомбили ироды немецкие напрочь! Слева-то в низине пристань, а с другой стороны — верфи недалече, их-то и пытаются каждый раз достать. Но по берегу-то сплошняком кидают, весь край смолотили… молюсь вот, за упокоенных там, по списку имена-то для панихиды беру… не дело это совсем, нарушать покой-то мертвых.
Тем временем мы пересекли мост и уже въезжали в ворота кладбища. Впереди, прямо по центральной аллее, стала видна церковь Архангела Михаила, которую до этого мы наблюдали только блеклой луковкой, едва виднеющейся над деревьями.
Но до самого храма мы так и не добрались. Где-то на середине пути Семен Иванович велел Захарке остановиться и принялся, кряхтя, выбираться из брички. Я спустился с другой стороны и, как бы ни был медлителен из-за своей ноги, но все ж успел обойти повозку и подставить батюшке руку.
— Благодарствую, — кивнул мне отче и махнул мальчику, — Ехай дальше, кобылу распряги пока, мы тут чай надолго. А я скоро буду, — и опять уже мне, — пойдемте, Николай Лексеич, отведу вас к месту убиения.
И мы ступили под сень деревьев.
Эта часть кладбища считалась самой старой, и не потому, что здесь сейчас уже не хоронили, а просто издавна так повелось, что тут, поближе к храму и на «лучшем» месте, покой свой находили те, кто принадлежал к старым купеческим фамилиям. А многие из тех семей род свой вели чуть не с Петровских времен… а может и подолее.
Теперь это место было запущено, поскольку вся известная родня здесь упокоенных, нынче в этих краях не проживала. Кто сбежал за границу в первые годы советской власти, кто просто постарался раствориться на необъятных просторах страны, кого-то арестовали, а кого-то и расстреляли… не без этого…
