— Вот и все, считай… — стала на этом сворачивать свой рассказ Анна Семеновна, — тетка наша в слободу заявилась в году двадцатом только, вместе с внучкой, которой на тот момент лет десять сравнялось. Горевала тетка сильно, говорила, что хозяин с Зойкой как уехали тогда в заграницу, так и не возвращались больше. Да и не вернутся, похоже, уже — якобы, так чуяло ее исстрадавшееся сердце. Правильно чуяло… потом, ни о ней самой, ни о девочке, ни тем более о хозяине с Зойкой мы много лет ничего не слышали совсем. Но когда Люба объявилась здесь, мы ж вот и распознали ее сразу. Да-а… с нами она знаться не захотела, а вот Володю признала, хоть это хорошо…
— Чего?!
— Да говорю, бегала Любка в бабкин дом не раз, ну, тот, в котором брат ейный двоюродный обжил после приезду.
Это как? Первый секретарь райкома в дом к бандиту ходила?! Так ведь там и родной братец, наверное, появлялся — тот, который Свешников…
А тетя Аня говорила дальше, своими словами подтверждая мои соображения:
— Вот только делала она это почему-то ночью. Мы ж с Пашей женщины уже не молодые, так что бывало спали плоховато, вот и выходили на улицу воздухом подышать. А зимой просто в окно глядели, дожидаясь позднего утра. И видели, как кралась Люба по улице — озиралась, будто кто подглядывал за ей. Да и дом тот нехороший… не хочу наговаривать на племянника, сам-то он вроде тихий, с соседями ладит, да и на работе говорят — не последний человек. Но вот в доме его какие-то мужики нездешние колготятся часто…
— А вы откуда знаете? — поинтересовался я, — Неужто из окна видно?
— Нет, от нас, что делаете в доме тетки не видно — далековато все-таки. Но там же, через два двора, стоит и Пашин дом, в котором она со своим Петей жила, пока он в тридцатом при поветрии не умер. Это уж после они с Людмилкой ко мне в родительский дом перебрались, там-то к тому времени огород уж почти осыпался совсем. Но Паша иногда ходила туда. Там две яблони остались возле самого дома, да и смородиновые кусты, хоть и съехали немного по осыпи, но от овражной влаги только разрослись пышней. Вот и не хотела она урожай-то терять. Да и так ходила… не знаю, по Пете своему тосковала поди… сейчас-то там уже вместе… — тетя Аня подняла глаза к небу, которое синело сквозь яблоневую листву по летнему ясно, и перекрестилась, а потом договорила было упущенную мысль: — Вот тогда-то Паша и видела тех мужиков в доме тетки. Так что, я уж и не знаю, что там Люба делала по ночам…
Вот и я не знаю… ох, Любовь Михайловна… Любовь Михайловна, думаю, что предстоит нам с вами серьезный разговор.
Хотел уж и бежать сразу, но вовремя вспомнил, что главную-то тему, о Свешникове младшем, мы и не затронули совсем.
— А что тетя Паша говорила о молодом хозяине? Не видела ли его в последнее время?
Анна Семеновна задумалась.
— Нет, вроде в последнее не видела. Но вот раньше он тут жил.
— Так понятно, у них же дом здесь был и бабушка его…
— Коль, я ж не про те времена говорю, — укоризненно посмотрела на меня собеседница, — Первый раз видела его Паша в году так тридцатом, тогда она просто на улице столкнулась с ним. И говорила сестрица, что он почти не изменился, как приезжал к баушке в гости молодым пареньком, так таким и остался. Но вот буквально лет шесть-семь спустя, она углядела его на стройке, что за забором библиотеки велась. Он там уже командовал всем, предыдущего-то начальника сняли за что-то… ямы стояли разрытые год поди — заплыли совсем и осыпались. А потом Лександр Михалыч как появился, так и закрутилась стройка опять. И вот тогда он выглядел уже солидно — возмужал, да и с бородой окладистой был. Только звался почему-то другим именем…
— Может, напутала, что тетя Паша? Другой то человек командовал стройкой?
— Так нет же! Он, точно он! Паша рассказывала, что именно с бородой и потяжелевший, он больно на батюшку своего стал похож. Да и видела она его не раз, а считай, не один год на него любовалась. Смеялась даже, что как не выйдет ведро с водою после полов к забору выливать, так и натыкается на него… в смысле, видит, как он командует мужиками. А особенно часто попадался он на глаза Паше, когда кухню на заду возводили, и до самого того времени, как Свешниковские подвалы провалились… Там-то несколько человек тогда погибло, вот и волновалась Пашенька, что заарестуют Лександра Михалыча. Да так, наверное, и вышло, потому, что пропал он со стройки после этого…
Однако… вот это информация! Уж не знаю, что бы она нам дала до облавы и всех последующих открытий, но теперь, прямо в жар кидало от осознания, что в итоге вырисовывается…
Да, и еще здесь при чем-то Люба…
Глава 14
С тетей Аней попрощался скомкано, хотя и благодарил женщину от всей души. Да и по улице шел насколько мог быстро. Но нога моя видно от всех испытаний, выпавших на ее долю за последние сутки, вдруг вспомнила, что ей положено еще болеть. Да так сильно разнылась, что трость, которую в последние дни я брал с собой больше по привычке и носил в руке, теперь опять пришлось пустить в дело.
Но, в какой-то мере моя хромота помогла мне держаться так, как положено взрослому серьезному человеку, а не нестись сломя голову, подобно невоздержанному мальчишке. Все ж стоит учитывать, что нравы в слободе скорее деревенские, чем городские, где людям, в большинстве своем занятым своими делами, часто до других дела нет. Но здесь, приметит народ, что по улице бегом спешит милиционер, так заинтересуется точно. А уже через час будут рассказывать друг другу захватывающую историю, сопровождающую мой забег… да и не одну возможно.
Но вот привлекать к себе внимание мне сейчас никак нельзя — возможно бандиты имеют в городе соглядатаев, а настораживать их пока не стоит и наводить на мысль, что нам известно нечто помимо того, что в городе есть банда. Ну, провели менты облаву, сорвали им планы, да, двоих убили в перестрелке, но ведь не арестовали, а значит — концы в воду. Вот и получается, что дело, в общем-то, вышло житейское — то мы их, то они нас и все остались при своем.
Да и о тете Ане подумать надо — в доме-то теперь она осталась одна, и изменить это, по крайней мере, в ближайшие дни, не получится. Я слышал, как перед уходом Алина с Марфой звали ее перебираться к нам, но она категорически отказалась, решив дождаться хотя бы девятого дня там, где жили они с сестрой вместе.
И значит, еще поэтому, мне сейчас стоит показывать всем своим видом, что я спокоен и никуда не спешу — пропустил вот человек стопочку на поминках родственницы, бредет себе потихонечку, хромает, выбирает дорогу поровней и ничего его более не тревожит.
Но это так — со стороны, а внутри меня разбирал настоящий раж от недавно узнанного. И испытывал я сейчас скорее возбуждение и желание действовать, чем размеренную задумчивость, которую пытался изобразить. А те вялость и сонливость, что одолевали меня еще час назад, и вовсе куда-то испарились.
Но все же, переживал я, что пока бреду так медленно, упущу Михаила Лукьяновича, который сменится со смены и уйдет из отделения, все-таки время приближалось к трем часам.
