Впрочем, на пороге нас уже встречали. Мужчина, возникший в проеме, был высок, сутуловат и довольно грозен лицом. Видно уже собирался спасать от меня девушку… м-да. Но, что самое интересное, он был мне неплохо знаком.
И именно, что мне. Потому, как я очень удивился бы, если б Михаил Лукьянович так же помнил и меня. Ведь это именно он был одним из тех «дяденек милиционеров», на которых мы с мальчишками бегали смотреть в далеком детстве. Да, нынче он не выглядел уже тем статным молодцом, с шапкой русых кудрей и так завлекательно смотревшейся для нас, мелких, кобурой на боку, но вот узнаваем, оказался вполне. Сколько ему сейчас? Уже хорошо за пятьдесят, чей поди…
— Вы по какому делу, товарищ? — меж тем, воззрился на меня Михаил Лукьянович.
А я… перехватив графин в другую руку, а трость просто прислонив к себе, быстро надел фуражку и отдал честь:
— Старший лейтенант милиции Горцев к новому месту службы прибыл!
— Ой! — каким-то неестественно высоким голосом пискнула девушка, выхватила у меня из рук злосчастный графин и юркнула за спину начальника.
Ну — да, вид у меня с ним в руках, наверное, действительно был презабавным…
— Михаил Лукьянович, — не дрогнувшим и от малейшего смешка голосом, произнес на это мужчина, и протянул мне ладонь для приветствия.
Я был вынужден свою руку опустить и пожать ее в ответном жесте:
— Николай Алексеевич.
И только после этого тот представился по всей форме:
— Капитан, начальник районного отделения милиции слободы Бережково. Проходите товарищ, будем вас знакомить с новым местом службы, — и, развернувшись, направился вперед меня в комнату.
Я окинул помещение быстрым взглядом. Большое оно было и светлое — с четырьмя окнами, выходящими на улицу. Видно когда-то здесь располагалась столовая или гостиная. Так же на глаза первым делом попадался камин, отделанный зеленоватым мрамором и все те же, что и в передней, стенные деревянные панели, только не темного, а светлого дерева. По бокам от камина две двери — обе открытые настежь и показывающие входящему, что там-то комнаты уже не так хороши, как большая. Чем уж были оббиты их стены изначально, теперь и не скажешь — четкая полоса между темно-синей краской и побелкой, уходящей на потолок, подтверждала, что — все, помещения те нынче казенные и о былых прикрасах забыто давно.
Капитан проследовал к тому проему, что был прямо по курсу, а девушка уже разжигала примус на столике в левом углу и мостила на него чайник. Но рабочее ее место было явно не здесь, о чем говорили печатная машинка и стопка папок на другом столе, который стоял в противоположной стороне — как раз у двери, к которой устремился наш начальник.
— Проходите, Николай Алексеевич, вот ваше рабочее место. Мы с вами в одном кабинете располагаться станем… хотя, думаю, сидеть нам много не придется… особенно в ближайшее время. Дела в слободе у нас творятся нынче нехорошие. Ну, да вы и сами наверное знаете уже, чей в облотделе первичный расклад по обстановке вам дали…
С этими словами Михаил Лукьянович махнул мне рукой на один из столов, что стояли в той комнате, куда мы с ним и прошли. Печатной машинки на нем, конечно, не было, но вот пухлых папок и бумаг хватало. В общем, такое настоящее рабочее место — обжитое.
Да что я говорю? Так, собственно, и было. Всего-то четыре дня назад оно имело хозяина, который те дела не завершил…
Теперь вот, предстоит мне…
Товарищ капитан тем временем прошел к сейфу в тяжеловесных металлических завитушках, что высился возле второго стола, погремев ключами, открыл скрипнувшую дверку и достал оттуда пистолет в коричневой затертой кобуре. Но мне не подал, а сев за стол, положил оружие перед собой и прикрыл ладонью.
Понятно. Сначала формальности. И я, еще не успев приземлиться на собственный стул, прошел дальше и уселся на тот — для посетителей, у торца его стола, и подал свои документы. Да может, так даже и лучше — разговаривать будет удобнее.
— Лизанька! — позвал капитан, — Возьми тут пожалуйста, оформи все как положено, ну, ты знаешь…
Девушка тут же зашла, молча взяла мои бумаги и выскользнула из комнаты, при этом, прикрыв дверь.
— Значит так, Николай Алексееич, дела наши не очень… я бы даже сказал — отвратней некуда, — покачал головой Михаил Лукьянович, — три убийства за последние десять дней на территории Бережковского района. И это не все… еще у нас бандиты завелись… да-а, банда, самая настоящая. Про это вам в области поди не говорили. У них там подобной мрази с самого начала войны не меряно. Когда весь советский народ поднялся против фашиста, когда женщины последний кусок не собственным детям приберегают, а фронту отдают, и старики в военкоматах пороги обивают, эта падаль отовсюду повылезала и норовит себе побольше оторвать! Да вот… — он запустил пятерню в седоватые кудри и не столько пригладил их, сколько подергал, — нас эта беда до нынешней весны миновала, но вот и в наши тихие края нагрянула…
— Так может, и убийства эти, их рук дело? — предположил я.
— Вот и Володя к такому же выводу пришел… когда я с ним последний раз разговаривал, именно об этом речь у нас и зашла. Только вот с чего он так решил, я тогда и не понял. Что-то он проверить хотел, а потому только догадки свои и высказал. Потом вот, к матушке в Лыски поехал… да не вернулся, — капитан помолчал, еще себя за волосы подергал и пожевал губами, за воспоминаниями видно вновь переживая гибель подчиненного, — В область-то я сразу отзвонился, — продолжил он свою речь спустя минуты две, — мне конечно пообещали в течении недели найти кого на место Володи, но поскольку на тот момент никого у них на примете видно не было, велели это дело на самотек не пускать, самим пока заниматься. Так что ждали мы тебя, Николай Лексеич, только дня через три… не раньше… нечего, что я на «ты» перешел? Привычней как-то…
— Ничего, мне тоже так привычней, — согласился я с такой формой обращения к себе, поскольку действительно привык с теми, кто тебе спину прикрывает, общаться по-свойски. А тут тоже, похоже, дела предстоят серьезные и доверительная простота в общении не помешает.
— Вот и ладно… да вот, мы тебя не ждали так быстро, а потому в дела Володи я заглянул, но ничего конкретного, что бы указывало на то, что это та же банда орудует, не нашел. Вон, собственно, на твоем столе все лежит, посмотришь сам.
— Да, посмотрю… — ответил я, — вот только честно скажу, как за это дело браться, не совсем понимаю.
— Ты ж из разведки, как мне Поликарп Петрович сказал…
— Из войсковой разведки, — уточнил я, и добавил, — а это не совсем тот опыт, что пригоден для оперативной работы. «Языка» взять, расположение противника и огневые точки обозначить, документацию какую добыть — вот задачи, которые в основном передо мной и моими ребятами ставились.
— Понятно. Но, ты же учился где-то? Комиссован-то в звании майора, а значит, кадровым военным был.
— Был… но в майорах я проходил всего два месяца, да и в штабе дивизии так и числился до последнего, но бывал там только с докладом, но в состав так и не вошел — мне моих ребят не на кого оставить было, да и не ко времени все эти передвижки тогда получались. Там, подо Ржевом, мясорубка была многомесячная… да, что говорить, знаете наверное… А так-то я еще в четырнадцать лет попал в подготовительную школу, так что потом мне путь был в военное училище. В результате я поступил… ну, и окончил конечно, Первое московское Краснознаменное артиллерийское, сейчас уже Гвардейское… в 35-м году. И войну начинал в разведке артиллерийского полка. Это уже позже в дивизионную попал, там ведь, в самом начале, опыта ни у кого не было… да и при отступлении, разведка-то какая в основном была? Боем. Чтоб результат получить быстрей… вот, кто выжил, тот опыта и набрался.
