Увидевшая меня на пороге кухни Марфа, только буркнула:
— Все спит и спит, думала уж не дождуся.
А Люба, коротко кивнув, в своей кошачьей манере… а после сравнения ее повадок тети Ани с Муркой, я по-другому их воспринимать не мог… прищурилась слегка и повела плавно плечами. Поприветствовав ее кивком, ответил я все же Марфуше:
— Лег-то только в пятом часу! Чего ты хотела? Вон, Мишка, еле дозвался меня.
— Уж не знаю, где шлёндал…
Я перебил ее, боясь, что всплывет обсуждение того, что я задержался у Старостиных в доме, после их с Алиной отъезда. А это мне было совершенно ни к чему, потому как Любе я теперь не очень доверял как-то:
— В отделе я был, где ж еще?! Работа у меня, знаешь ли, такая — не нормированные часы.
Марфа послушно подхватила тему:
— Да она у всех нонче такая… вот, ешь давай, да я со спокойной душой пойду.
И не успел я усесться, как она поставила передо мной тарелку с мелко накрошенной и подогретой на постном масле картошкой, а потом подсунула ближе миску с мочеными груздями. Сама же, подхватив уже опустевшую Любину посуду со стола, принялась мыть ее в тазике, видно из крана вода уже не шла.
Любовь Михайловна, между тем, задумчиво смотрела в окно, где все плотней сгущались сумерки. А я ел, не особо обращая на нее внимание, оно ж спросонья всегда идет хорошо и аппетит отменный. Марфа домывала посуду, что-то потихоньку напевая, а Мишка куда-то из кухни исчез.
Вдруг Люба встрепенулась, поднялась, подошла к тому окну, в которое смотрела, и дернула плотную штору, закрывая его. И вроде никому конкретно, но было точно понятно, что мне, сказала:
— Ладно, пойду, пройдусь. Встретиться мне кое с кем нужно, через часик буду, — и выразительно посмотрела на меня, дрогнув при этом изгибом брови.
Я же, чуть не поперхнулся, потому, как мой организм опять помимо воли повело на звук виолончелью поющего голоса. Мне пришлось проигнорировать намек и молча уткнуться взглядом в тарелку, потому как за собственный, я поручиться бы уже не смог.
А она, как-то неявно потянулась, и не говоря больше ни слова, отправилась на выход из дома.
Черт, кошка — как есть кошка!
Но это так, больше телом осознал, а вот разум мой зорко следил за ее шагами по коридору, и как только хлопнула дверь, я сорвался со своего места.
— Вот, чисто Барсик по февралю… — догнало меня Марфино ворчанье уже на выходе из кухни.
Я обернулся и строго глянул на нее:
— Молчи. Все слишком серьезно, — та от такого моего тона выпучила глаза и молча кивнула.
Неужто что-то поняла?
А я, насколько быстро позволяла мне нога, взлетел по лестнице к себе в спальню. Прикинул, что дядина одежда на мне достаточно темная, так что переодеваться и тратить на это время не стоит, но вот в разношенных шлепках по улицам сильно не побегаешь. Достал чемодан из шкафа, в котором после разбора Марфы осталось не так уж много вещей, и вынул оттуда свои старые спортивки.
Эти парусиновые тапки, когда-то, в далекие годы моей юности, я, подражая манере взрослых мужчин, имеющих такую же тканевою, но более солидную, на кожаной подошве, обувь, начищал их тоже зубным порошком. Ох, давно это было… но потом, они так и оставались у родителей дома, а я их одевал лишь по приезду изредка. Почему они, наверное, и живы оказались до этого времени. А сюда, в Бережково, прихватил их чисто для того, чтоб можно было по холодному времени заниматься тибетскими «танцами» не босиком.
Но вот сегодня мне они сгодятся и для другого дела. В них, мягких, на гибкой тертой подошве, следить за Любой и красться в ночи будет самое то.
Всунув в тапки ноги и подхватив машинально трость, я побежал вниз по ступеням. Но лишь спустившись с лестницы сообразил, что свой ТТ оставил в комнате. Вот же незадача! Потому как возвратиться и взять его, я уже не успевал!
Если выйти из нашего дома, то вверх по улице, в пяти дворах, оказывался поворот на Советскую, а если вниз, то чуть дальше, уже домах в семи, был перекресток с Ситцевой. Да, тот самый, на котором не так давно… а кажется, уж год назад… убили моего предшественника — капитана Сергеева.
Так что, в какую бы сторону не пошла Люба, она вот-вот может скрыться за поворотом, и я тогда даже не смогу узнать, куда мне направляться. И нужно ж учитывать, что на дворе стоит ночь, так что, если женщина даже не свернет, то так далеко по улице я могу ее тоже уже не рассмотреть.
Дверь открыл аккуратно, стараясь не скрипеть, а то по такому тихому времени, и малый шум разносится далеко. Но вот с проблемой видимости вроде все складывается неплохо — на небе всходила почти полная луна. Да и облаков совсем не видно, так что она, чуть желтоватая, как хорошее маслице, поднималась по направлению к реке и уже затапливала прохладным резким светом всю округу — дома, дорогу передо мной и бликующую ее серебром воду, едва видимую вдалеке.
Это было с одной стороны хорошо, но вот с другой, и мне теперь осторожничать придется. И, ступив за порог, я сразу вжался в закрывшуюся за спиной створку.
Потом чуть выглянул из проема, осмотрелся, выдохнул облегченно — вроде успел. Женская фигурка в этот момент как раз сворачивала… все же на Ситцевую. Неужели к дому Лачковских пойдет?
Пошла. Притом, не особо скрываясь. Хотя… возможно просто навыка нет или спешит так сильно.
Я подобрался к ней дома на три. И вот так мы проследовали по Ситцевой, дошли до поворота на Овражную и, уже ожидаемо, свернули по ней опять вверх. Миновали дом Старостиных, на который я посмотрел, отметив, что в нем все тихо, а вот Люба вроде даже не покосилась на него.
А тем временем мы оставили тети Анин дом позади, а по левую руку проплыло последнее жилое подворье. И вот, третий в ряду бесхозных, сруб Лачковских. Люба, не сомневаясь, как обычно минуют привычный путь, нырнула под разросшийся куст сирени, в резкой тени которого скрывалась калитка, и тут же раздался скрип той. Я же, таясь чуть дальше под таким же одичавшим жасмином, стал прикидывать, как мне ее, такую шумную, миновать.
А Люба, мелькнув на мгновение на открытом пятачке перед крыльцом, завернула за угол дома.
Я подобрался к калитке, готовый уже лезть где-то в стороне через забор, но увидел, что женщина бросила ее открытой. Так что, не думая долго, я устремился вперед.
Когда, пройдя вдоль стены, я добрался до двора, с удивление увидел, что Люба внутрь не пошла, а уже начала спускаться по тропе к оврагу. Знать, побоялись все-таки бандиты после гибели Владимира заходить в дом. Но, для всякого, я решил заглянуть в окна, благо старая яблоня, стоящая возле самого строения, раскололась и развалилась надвое, и теперь прикрывала низкой листвой вдоль них проход.
Но, ничего внутри дома не заметив, я поспешил за женщиной спуститься по тропе.
Дорожка, достаточно утоптанная, как мы и поняли еще по утру, петляла меж густыми кустами. Потерев один лист и принюхавшись, я понял, что это тоже «сбежавшая» черная смородина, как и в саду у тети Паши, который должен быть где-то тут по соседству, недалеко. Нащупал ягоды и целую пригоршню съел.
