— Так вот, Саша тогда объявился, представился и принялся строить из себя старшего заботливого брата… хм, как я сейчас понимаю, тогда-то я все приняла за чистую монету, и даже переживала, когда он пропал. Опять братец возник в моей жизни только лет через семь. Я к тому моменту уже дослужилась до второго секретаря парткома… м-м, не важно, какого района… так что проситься сюда, в слободу, для меня уже было по должности явным пониженьем. Но брат в этот раз оказался настырен, обещал золотые горы, семью, сытую жизнь в загранице с родителями. В общем, я повелась…
— Это понятно, что не сама ты приехала в Бережково, но ему-то, зачем ты была нужна здесь? — подтолкнул я ее в том направлении, которое интересовало меня.
Она хрипло рассмеялась:
— В том-то и дело, что он по началу был уверен, что я на такой должности — считай самой значимой в городе, буду ему очень полезна. А получилось наоборот! Я была слишком на виду, все обо мне знали, всегда и всё за мной примечали, так что использовать такой фонарь для дела оказалось неудобно. Сашка выдернул меня из Ниженного, когда уж сам здесь с год, наверное, прожил. Как я поняла, он, еще до революции, да даже до моего рождения, начинал учиться в Ленинграде… тьфу ты, в Питере тогда… по архитектурному делу. А потом уехал в Европу и доучивался там. Тогда же где-то умерла его мать, и он долго не возвращался. Я-то знала про него и его успехах от отца, он гордился им очень… так это я к чему? Ах — да, это я к тому, что к строительному делу он действительно отношение имел. Вот почему застрял в России, а не уехал, как отец, не знаю…
Она посмотрела на свой пустой стакан, встала резко, охнула, схватилась за живот, но к столу все же подошла. Потом кряхтя, как-то неловко опять уселась на свое место и продолжила свой рассказ.
Мне, с одной стороны, эти подробности были не интересны, но с другой… узнать, как такие гады… что она, что ее брат… устраиваются, притом неплохо, в нашей стране, которую мы с таким трудом строим, было, как минимум, познавательно. А как максимум… я все же подспудно ждал, как и в долгоречивых рассказах тети Ани, какого-то стоящего фрагмента всей этой запутанной и долгой истории, который в купе с остальными в дальнейшем поможет мне ее раскрыть.
А Люба, машинальным движением потирая живот и морщась попутно, говорила.
Несмотря на то, что Свешников-младший из Росси не сбежал, но жить он, видимо, продолжил в традициях буржуазного прошлого. То есть, заводил полезные знакомства, не чурался подкупать нужных ему людей, при этом умел находить тех, кто брал!
Да-а, брали…несмотря на то, что идеям коммунизма это не соответствовало совсем. Да и наказывали за то жестко, вплоть до расстрела, но такие несознательные граждане не боялись похоже даже жизнью рисковать.
И Александр рос по должности. Как знала Люба, он курировал проекты какого-то известного московского архитектора уже в 30-х годах, когда в Ниженном возводили автомобильный гигант и для будущих рабочих параллельно соцгород. Так что, в последствии взять под себя стройку Дома культуры в какой-то слободе, для него уже тоже считалось понижением в должности.
Но он мог себе многое позволить — деньги у него водились всегда. Люба полагала, что он, скорее всего, успел вынести ценности из большого дома Свешниковых. Возможно… историю про то, как году в 19-м особняк национализировали, но ожидаемых ценностей в нем тогда не нашли, я тоже слышал позже. Пропали многие картины. А вскрыв сейфы, не обнаружили ни денежных средств, ни хозяйских драгоценностей, которые должны были там находиться.
Но видимо Александру было мало и, когда передали письмо от отца, он решил и те, зарытые где-то богатства, прибрать к рукам, и годы положил, разыскивая, где они спрятаны.
Так вот, когда он взялся за строительства Дома культуры, то, по словам Любы, рассчитывал добраться до подвалов самого особняка. Когда-то, до большой стройки, территория прилегающая к Свешниковскому дому была немалой. А так как подворье стояло на углу, то к складам подъезд пролегал с другой улицы и они совершенно не мешали иметь отгороженный ухоженный сад с беседками и так любимыми их хозяином статуями. Но вот для удобства подвалы и жилых, и хозяйственных строений сообщались.
И это Александр отлично знал. А потому, не завершив строительство основного корпуса, он как мог быстро начал работы и по возведению флигеля, который по плану как раз находился в нужном ему месте.
Но, вскрыв складские подвалы и добравшись до особняка, он достаточно быстро понял, что под домом клада нет. И видно уже не особо возлагая надежды на остальные подземелья, он вспомнил о не менее пронырливой и ушлой сестре, потянув в слободу и ее тоже.
Вот только теперь ему пришлось рассказать о деньгах, оставленных отцом, и, естественно, пообещать с них долю.
Дела, как известно, не делаются быстро, и только в начале 39-го года Люба оказалась в слободе. Внимания к себе привлекла сразу и много, так что потребовалось время, чтобы народ привык и принял нового секретаря райкома. А только потом, как-то невзначай, она должна была проникнуть в архив официально и просмотреть старый семейный «Часослов», в котором, по предположению Александра, отец мог оставить какие-то еще подсказки. Все ж в записке о традициях речь велась, а одна из основных в роду Свешниковых и заключалась в том, чтобы заносить всё значимое в старую книгу.
Сам же он пробраться в архив так и не сумел — просто повода не было. Земли под Дом культуры были перекроены задолго до него, бумаги по строительству еще туда не попали, так что, как он не гадал, а достойной причины для запроса не придумал.
А в ожидании, пока слободчане привыкнут к Любе и перестанут обсуждать каждое ее действие, Александр решил отработанную версию закрыть. То есть, закопать отрытые подвалы от греха подальше, пока их еще кто-то не нашел, и избавится от исполнителей — тех мужиков, которых набирал специально и подкармливал все это время, обещая по завершению и немалый куш.
Но, как я уже знал, тут у него все пошло не по плану и ему пришлось бежать.
— А я — вот, в слободе застряла… — развела руками Люба, — перевестись сразу не смогла. Тот… — она споткнулась, будто хотела сказать бранное слово, но все же воздержалась, — человек, который мог это сделать быстро, к этому моменту женился и со мной не захотел дел иметь — я к нему даже на прием не попала. А пока искала кого-то еще, началась война…
«— Понятно, тут уж всем ее покровителям стало не до нее», — уже с некоторой брезгливостью подумал я, докумекав наконец, каким образом она продвигалась по партийной лестнице так ловко.
Вот чуял гниль в ней с самого начала… так нет бы рассудить сразу, сообразуясь с ее вольным поведением… но нет, глаза вытаращил, размяк, распустил руки! Недаром Марфа все равняла меня с котом мартовским…
А женщина продолжала.
Скрывшись так удачно из слободы, Свешников, то ли на радостях потерял осторожность, то ли, как он утверждал, подставили его, но он все же вскоре попался где-то в Подмосковье, по какому-то совсем уж незначительному делу. Документы у него были к тому моменту другими, так что с Мурзиным данного гражданина никто не связал, и загремел он в тюрьму там же, по месту.
