Люба в какой-то момент поняла, что я ее уже не слушаю и, приняв по-своему мое невнимание, просто взбесилась:
— Я всего добилась сама!!! Не то, что эта ваша бледна моль, скачет вечно, то туда, то сюда, ничего сроду не успевает! Если б не Марфа в прислугах, то и дама бы засралась, и с детьми не управилась, и на работе была бы никто! Так нет, все уши мне прожужжали — Алина Андревна — то, Алина Андревна — сё! Да кто она такая?! Профессорская дочь! Потому и вышла из нее умница-разумница, что папа за собой на работу таскал — видишь ли чудо-девочка, чуть не с пятнадцати с ним рядом за операционным столом стояла! Да что она там делала, чей поди инструменты подавала, не пускали же, в самом деле, малолетку к больному?! Ах, институт за три года закончила! Так папе ее оценки-то ставили, не ей! А потом замуж выскочила и за мужем села…
— Прекрати! — оборвал ее я, — Она и при муже всегда работала, и сейчас, когда Паши нет рядом, работает еще больше!
— А что ей остается делать?! Ее ж собирались за Павлом отправлять, так что, теперь выслуживаться надо! Но опять папочка постарался, верней не решились ниженские трогать дочь московского профессора, которому в ноги чуть всё ЦК не кланяется! А так бы пошла и притом сразу! И жалко, что не случилось! Я на это надеялась, думала, одна в доме заживу, когда их сплавлю! Марфа бы от меня…
— Подожди, — оборвал ее, как только осознал последнюю фразу, — Ты какое отношение имеешь к аресту Павла?
— А, дошло?! Так самое прямое! Они, вместе этой бледной молью, уже в печенках сидели у меня! Сашка пропал, отцовские деньги не найдены, меня не хотят возвращать в город, а тут еще ниженские из следственного нагрянули, всех трясут, прицепились и ко мне! Я устала, истерзалась вся, сидючи в этой деревне, хотела душой отдохнуть, — она постучала себя в грудь кулаком, — понимаешь, душой! Паша такой душка, я к нему давно приглядывалась — при доме, молодой да ладный, чистый, ухоженный мужик — так, чтоб с таким не отдохнуть немного? Он вроде отвечал, Любовьюшкой Михалной звал, глазки масляные строил, но, как только я к нему заявилась, тут же на попятную пошел и в курицу свою щипанную вцепился! И — да, в сердцах я его сдала! Ребятки из Ниженного искали кого-то, с кем близко общался мой брат. А вот твой — сам виноват, водил он дружбу с Сашкой, и крепко. В трактире у Воронкова не раз их видела, чей поди, вся слобода! Вот я и указала на него, а первому секретарю, знаешь ли, верят на слово…
— Вот ты сука подлая… — тихо произнес я, и бранное слово вырвалось само, но тоже с сердцем.
Любка сверкнула глазами, подскочила ко мне и попыталась ударить. Но занесенную из далека руку я успел перехватить, да и вторую тоже, и пистолет упал ко мне на постель. Я дернул женщину на себя и, держа ее крепко, сказал, как мог тихо:
— Убирайся отсюда. Пошла вон! — и оттолкнул.
Сил пихнуть ее подальше у меня, понятно, не было, а потому она отступила лишь на шаг. Глаза ее прищурились, скулы напряглись, ноздри затрепетали напряженно. Она резко метнулась к кровати опять и, схватив пистолет, направила его на меня:
— Вот сейчас, я просто пристрелю тебя Коля. Мне уже нечего терять, да и найти будет сложно — щас в бричку и потом меня ищи свищи!
А я вдруг понял, что устал неимоверно.
— Стреляй и уходи, — вот все, на что меня хватило.
— Ты, девочка, убери эту штуку, не хорошо ее на людей живых направлять, — раздалось тихое с порога комнаты.
Люба резко обернулась.
— Ты что, бабка, совсем ополоумела?! Я тебе, что сказала? Сиди и не высовывайся!
— Так тебе ж помощь нужна, — ответила ей спокойно Алена Агаповна.
— Мне?!
— Тебе, тебе, вон пузо все в крови, да и глаза блестят нездорово, поди жар уже вовсю.
А я думал, что это от злости…
Люба в этот момент недоуменно рассматривала себя. Ко мне она стояла боком, но и так я тоже увидел отлично, что вся блузка там, где она была заправлена в штаны, красна от крови. Но я видно тоже был так зол на нее, что этого даже не заметил.
А Алена Агаповна безбоязненно подошла к женщине, забрала из опущенной руки пистолет и положила его на стол.
— Пошли, лечить тебя буду.
— Куда?
— Да вон, за печку, негоже перед мужчиной оголяться, — и подхватив ее под локоть, увела.
О чем они там тихо говорили, я не слышал. Только ждал, когда это все закончится и боролся со сном, желая знать, Что Люба точно ушла.
Вскоре женщины вышли.
— Не забудь, от чего, что принимать, — строго сказала старшая женщина, молодая кивнула, так же молча забрала пистолет со стола и вышла в сени.
На меня Люба даже не посмотрела, но расстраиваться по этому поводу я не стал, а лишь дождался когда вернется Алена Агаповна, выходившая тоже, чтоб закрыть за той дверь. Тяфкнул Барбоска, но заходиться в лае не стал, хлопнула калитка, послышалось бренчанье сбруи и топот копыт. Потом хлопнула входная дверь и на пороге наконец-то появилась старая женщина.
— Ох, бедовая… — покачала головой она и добавила: — жалко девку…
Я же, тихо но жестко ответил:
— Нет, не жалко, — повернулся на бок и закрыл глаза.
Мелькнула мысль, что не спросил за тетю Пашу… хотя, зачем? И так все ясно…
Проснулся, когда солнце высоко уже стояло. На меня накатила прошедшая ночь с ее воспоминаниями и ясный день для меня помрачнел. Да, о банде и деле с кладом я не узнал по факту ничего нового, но вот то, семейное, о котором со мной Алина так и не хотела говорить, теперь для меня тайны не составляло… ну, почти. Хотелось бы знать, конечно, во что влез Свешников-младший, что все, кто общался с ним более-менее близко, попали сразу под подозрение. Но кто ж мне расскажет о таком…
Эх, Паша, Паша, до чего тебя довела любовь к внешним проявленьям красивой жизни…
Так я горевал с полчаса, а потом вдруг вспомнил, как хватал Любку за руки, как много раз садился сам и, недолго думая, спустил ноги с постели, а потом и встал. Меня покачало, мух в глаза побросало, но выстоял я неплохо, а когда головокружение прошло, решил пройти до печки.
Десяток шагов дались мне с трудом, и я всерьез задумался, а не опуститься ли мне на пол и посидеть. Тут дверь передо мной открылась и в проеме показалась Алена Агаповна. Она оценивающе оглядел меня, дрожащего, и прошла мимо на кухню:
— Ну, встал — значит встал… значит, есть силы, — сказала она оттуда.
Такая спокойная констатация факта, а не укоризненное бухтение, которого я ожидал в ответ на мой поступок, подбодрила меня еще и морально. И я уже уверенно отправился в путь до постели обратно. Там, правда, не сел, а плюхнулся в изнеможении.
— Ничего, не все сразу. Щас полежишь часик, а потом опять походишь по комнате чуток. А к вечеру може и в сад выйдешь, — одобрительно сказала на это хозяйка, — вот, давай, покушай-ка пока, и подсела ко мне, намериваясь опять кормить с ложки.
