Но в этот раз я отобрал яйцо и прекрасно сам с ним расправился. Вот только в отличие от предыдущих дней, когда я съедал его и засыпал в сытом изнеможении, сегодня я почувствовал, что до сих пор голоден так, словно и не евши с вечера.
Но женщина видно была в курсе таких моментов выздоровления и следом, не дав возможности даже попросить, вложила мне в одну руку толстый ломоть хлеба, а в другую кружку с молоком. Травки, впрочем, последовали тоже.
Вставал и ходил по комнате я не раз в час, а каждые минут пятнадцать — поднимался сразу, едва почувствовав, что отдохнул. Да и заняться кроме этого мне было особо не чем, старые газеты с их радостными, ушедшими в былое новостями, как-то не шли. Так что в сад я рискнул выбраться уже после обеда. Одел штаны, которые только-то у меня и остались, окровавленную рубаху-то чей поди срезали, а потом и выкинули. Затем осторожно спустился с лестницы в сенях, миновал крытый двор и побрел меж деревьев.
— И куда это ты, милой, собрался? — окликнули меня откуда-то со стороны.
Я обернулся. Алена Агаповна полола грядки с чем-то и теперь, с подоткнутым подолом, прикрывшись от солнца рукой, стояла по колено каких-то желтеющих рядами растениях. Ну, мне ж все равно в какую сторону брести, и я направился к ней.
— Устал? — спросила она, когда я добрался.
— Устал, — признал я, отирая пот с глаз, донимающий меня, то ли от жары, то ли от усердия.
— Поди вон, присядь, — и женщина указала на чурбан, стоящий возле курятника.
Как я уже знал, по сегодняшним дням кур, как в довоенные годы, за огород не отпускали, поскольку они могли потом и не придти. Так что мне во всей красе предстал рыжий Петька и четыре курочки, разбредшиеся по небольшой выгородке. Да-а… получается это их «подругу» я уже съел.
— Алена Агаповна, — обратился я к хозяйке, — чем же я смогу вам отплатить?
Та опять выпрямилась, посмотрела на меня с интересом, подхватила выполотую жесткую траву и, пройдя чуть дальше, кинула ее в другой загон.
— Вот, если травы для моей кормилицы на зиму накосишь, так еще я останусь благодарная тебе.
Я поднялся и подошел к ней. Из угла того крохотного загона на меня печальными выпуклыми глазами смотрела коза. Не нравилось видно животине сидеть за забором.
«— Так вот чье молоко я пил!», — дошло вдруг, откуда такой непривычный вкус у продукта, до меня.
— Я, конечно, стараюсь выпасать ее здесь, рядом, в подлеске. Свободно опускать ее нельзя, уже не те времена, да и в стаде всякое бывает — там один из пастухов совсем старый дед, бывает, теряет скотину. Так что и туда не всегда отдаю. А уж что буду делать зимой, так совсем не знаю.
— Так я накошу! — браво пообещал я, при этом вспоминая, когда это косу брал в руки в последний раз. Чей поди в юности, с Пашкой, и то это было так, не косьба, а баловство. Ну, ничего, никогда не поздно учиться чему-то новому.
— Вот и спасибо, — кивнула травница, улыбаясь, — но беда в том, что ее нынче отыскать еще надо. Жара-то вон какая, да и рано началась, луга пожгло очень быстро. А теперь и вовсе говорят, что только вдоль реки, да подальше от слободы в низовьях найти можно.
— Найдем, — опять уверенно ответил я.
Ага, незадача… я не знаю, как косить, а тут еще и траву ту придется по району отыскивать…
— Ты б пошел, полежал, чай заморился, — меж тем, озаботилась Алена Агаповна.
— Да нет вроде, сильно не устал, — ответил я, действительно ощущая, как силы прибывают, чуть не с каждой минутой.
Женщина посмотрела на меня пристально, а потом улыбнулась:
— Ну, значит, считай, выздоровел ты Коля. Пошлю кого из соседских ребятишек к твоим, чтоб забирали завтра.
Вот и отлично! Действительно, хватит мне бока отлеживать здесь, надо банду Свешникова ловить, а то он уже озверел от злобы, что отцовский клад не дается ему.
Глава 16
А утром я отважился позаниматься Маг-цжал. Рука, в общем-то, уже зажила, только нитки торчали на розовом мягком шве, и от забот Алены Агаповны его не тянуло даже. Ну, думаю, Алина с нитками-то как-нибудь справится.
Конечно все, что исполнял обычно, мне не далось, но в итоге удовлетворение собой присутствовало — еще помнилось вчерашнее утро, когда вставая в первый раз, я смог едва дойти до печки. Да и после трудов я испытал сегодня не болезненную слабость, а обычную усталость, что тоже не могло не радовать.
Завтракали нынче с Аленой Агаповной, как нормальные люди — вместе и за столом на кухне, а не то, что один при издыхании в постели, а вторая при нем, точно квочка при цыпленке.
Заодно, сидя на кухне, я рассмотрел и ту часть дома, которая скрывалась за печью. Если стол, полки с посудой, шесток, со стоящими на нем горшками, бросались в глаза при входе в дом, то вот что там дальше, мне еще видеть не доводилось. Вчера-то меня кормили, хоть и не в постели уже, но за столом в комнате, как гостя.
А сегодня вот так — по-простому.
Впрочем, мое любопытство было удовлетворено сразу, как мы сели за стол. Там, дальше, как я понял, располагалась травная мастерская хозяйки… ну, или как еще это место можно было назвать. Стол почти на все помещение, на нем горшки, банки, наполненные какой-то зеленой жижой, ступки и конечно, травы, пучками, висящие под потолком, букетами, стоящие в тех же банках, плетенные, по стенам в венках.
Хотя нет, плетенки висели по стене от кухни, а вот ту, что получалась от входа дальней, заполняли иконы. И было их там значительно больше, чем в комнате под занавеской в красном углу.
Увидев, на что я смотрю, Алена Агаповна, тихо сказала:
— Я знаю, что ты Коля думаешь, что заморочилась совсем бабка, но понимаешь ли, в моем деле без Слова Божьего нельзя. Ты вон как быстро поправился, а все потому, что наварчики мои на Анастасиевской водичке сделаны.
— Не понимаю я этого, — ответил в растерянности.
Заводить данную тему, с одной стороны не хотелось совсем, но и в голову мне совершенно не шло, что такая разумная, как я понял про нее, женщина, мается подобными пустыми вещами:
— Ну, кем была та Анастасия, что вы на нее так уповаете? Простая женщина, которая просто провела в монастыре много лет — считай, пряталась от жизни.
— Да как тебе сказать… — задумчиво протянула на это Алена Агаповна, — она жила, овец пасла обительских, вот так же, как и я, лечила по мере сил людей травками и молитвами, а за то люди ей благодарны были. Уж нет ее, сколько лет, а о ней помнят и помощи просят. За сынов вот прошу, войну они ведут где-то далеко, мы тут в безвестности, что ни день, сердце замирает, как почтальонку на улице видишь. Тяжело без веры-то совсем, вроде стоишь одна в поле и некому, ни помочь, ни пожалиться. Так и о тебе, болезном, просила…
— Обо мне, это когда? Что-то не слышал, — недоуменно спросил я.
