— Так, когда спал, я над тобой и читала.
Вот как можно было с ней разговаривать, что б ни сказать чего-то плохого? А ведь нельзя! Выходила она меня, что ни говори… отлично ж помнятся еще слова Геворга Ашотовича, что сделано все и надо просто ждать. А она, пусть травками, пусть молитвами, но ведь делала что-то, рук не опускала. Только за это упорство следует говорить ей спасибо и кланяться в ноги.
На этом наш немудреный завтрак завершился, а с ним сам собой затих и неудобный разговор. Чему я, собственно, был рад.
Не желая нахлебничать дальше, предложил хозяйке помощь. Она подумала немного, видно прикидывая, к чему я пригоден, но махнув рукой, попросила:
— Наноси воды. Колодец в трех домах, так что, уж ты не рвись сильно.
Ну, тут рвись, не рвись, если ноги дрожать начинают… а потому носил я воду медленно, по одному ведру, передыхая после каждого захода.
А когда ведре на седьмом подходил ко двору, меня обогнала Марфа на бричке. Встречала она нас с ведром уже возле калитки и в своей любимой позе — руки в бока и с улыбкой все свое круглое румяное лицо:
— Гляди-ка ты, ожил!
— Дык хворостины твоей испугался — застращала совсем, не дала помереть спокойно! — в тон ей ответил я.
— Помнишь, значит, это хорошо, — довольно покивала она на это.
Барбоска, уж признающий меня за своего, и на Марфушу не стал злобиться, так что мы спокойно прошли в дом. Не знаю, Алена Агаповна подъезжающую бричку услышала или внутри была и в окно приметила, но она уже ждала нас.
Прощание у нас вышло не долгим, но душевным. Мы расцеловались, как родные, еще раз вспомнили мое обещание о сене для Зорьки, да с тем и подались на выход.
Женщина стояла в калитке и махала нам рукой, крикнув лишь напоследок в заботе обо мне:
— Коля, не забывай водичку пить. Все ж кровушки ты потерял не мало!
От этого на душе стало тепло, а день, до этого тяжело-маревный, показался светлей — тучи, что бродили над рекой, теперь предвещали лишь желанный дождь, а не напоминали о висящих над головой проблемах.
Доехали быстро, бричка, это не телега — шла ходко, а Марфа только погоняла пегого коня, сказав, что вырвалась из госпиталя не более чем на часик. А потому, у дома меня высадили, но внутрь со мной не пошли. Указания, впрочем, выдала — отдыхать и никуда не ходить, а потом отправилась дальше вверх по улице.
Про ключ от парадной двери я спросить опять забыл, и значит пришлось мне снова плестись через двор. Там, как обычно, все нашлось и уже через минуту, отомкнув замок, вступил в сени дома. На пороге вздохнул полной грудью, впитывая родной с детства запах. Так пах только наш дом — старым деревом, немного едой, чуть «Шипром», которым пользовались все мужчины и которого видно были залежи, потому как его подсунули и мне. Но главное, дом пах… каким-то спокойствием, даже умиротворением, уверенностью, что мне здесь точно будут рады, а жить тут нынче станет хорошо…
Ах да, меня просто отпускал подспудный навык, выработавшийся всего за несколько дней — напрягаться, ступая через порог… но теперь-то Люба съехала.
Есть не хотелось пока, да и воду таскать — честно, тоже, и я поднялся наверх, в свою комнату, завалился там на кровать, подхватив с этажерки один из переплетов с «Родиной».
Но какое-то время спустя, вдруг осознал, что даже не открыл подшивку, а машинально поглаживая шершавый переплет, думаю совсем не об этом. Собственно, думы мои были о том, о чем и вчера, когда наматывал круги по саду, и сегодня утром, когда таскал ведра с водой, а потом ехал в бричке. Соображения крутились, наплывая, отступая, но так и не уходя полностью, естественно о Свешникове-младшем и его банде.
Было понятно, что их надо как-то ловить. Но вот как, это было уже задачей. Сами они добровольно в слободу не придут, а каких-то крупных поставок, как с усиленным пайком для рабочих верфи, скорее всего, в ближайшее время не предвидится. Городок у нас маленький, единственное предприятие, работающее на фронт, уже оделили, а потому ждать чего-то подобного еще, просто не приходилось.
Значит, если мыслить логически, то выходило, что их мог привлечь только клад. Но для этого его стоило отыскать, и не просто самим, но и раньше Свешниковцев.
Нет, конечно, я особо не давал волю мысли, что мы, понимая даже не все намеки в записке, сделанные купцом сыну, разберемся лучше и быстрей. Но и то, что сам Александр до сих пор точного места не знал, тоже предполагало некую надежду и подталкивало к действию.
Текст самой записки я помнил хорошо, повторяя его в голове не раз и не два. Но хотелось какого-то упорядочения. Потому как мысли, они такие — цепляются за что-то и убегают в сторону, раскручивая лишь одну нить, а нужно было охватить всю картину целиком, при этом, не тормозя, и полет возможного озарения.
Понимая, что пустое чтиво мне сейчас в любом случае не зайдет, я вернул книгу на этажерку и направился к шкафу. Там достал из чемодана свой, еще командирский, планшет и ожидаемо обнаружил в нем искомое — карандаш и несколько тетрадных листов.
Подумал и записал:
1. Купцы прятали богатства где?
2. Статуя.
3. Старые тайны слободы.
Это были три наводящие подсказки из записки старого Свешникова.
Подумав, я решил первое вычеркнуть сразу, потому, как с этим было ясно — закапывали богатые люди свои богатства, когда понимали, что приближается какая-то опасность для их достояния. И Александр это понял тоже. В самом особняке его отец прятать клад вряд ли бы стал, потому как всегда может найтись умный человек, понимающий, что поискать тайники в стенах богатого дома не помешает. В подвалах? Кто знает. Вон, в библиотеке просто замуровали вход и все.
Но, как бы, то ни было, но купеческий сын проверил все, что можно под домом. Даже все там закопал обратно, притом в самом, что ни на есть, прямом смысле, отметая это место совсем.
«— Думаю, в этом ему можно доверять», — эта мысль у меня вызвала усмешку, не веселую, конечно, а просто над получившейся игрой смыслов.
С этим вопросом было ясно. Где бы это место ни было, оно, скорее всего, будет находиться под землей.
Так, теперь статуя. В письме прямо прописывается, что «подсказка в ней». Так что, по идее она должна была уточнять координаты того мета, которое под землей. Но, как известно, ее разбили на мелкие куски и не нашли внутри ни других записок, ни дощечек — ничего, на чем можно было бы оставить указания.
Так что, в любом случае, если что-то и было, то Александру оно не помогло, а мы и вовсе даже не узнаем об этом. И я вычеркнул и эту строку, с которой если и не ясно что-то, то уж закончено точно, по причине полного отсутствия этой самой статуи на сегодняшний день.
Прочитал последнюю строку. Здесь стоило задуматься. В тексте записки говорилось не об истории рода, а именно о месте, что колыбель той семье. То есть, эти данные могли быть доступны многим и достаточно общеизвестны, просто подзабыты за давностью лет.
