В этот момент вы осознаете, что обижены уже дважды. Сначала – за что-то конкретное, потом – за несправедливое обвинение в том, что обидчик, оказывается, вы сами. И тут… вы попадаете в замкнутый круг, самый непродуктивный вариант эмоционального взаимодействия между людьми. Все борются за сладкую роль обиженного, которому якобы полагаются «пряники». Никто их еще никогда не получал, но все знают – положено. И мы очень хотим быть обиженными. Но это возможно только в том случае, если виноват кто-то другой.
А чувство вины – очень особенное чувство. Ну, казалось бы, признай ты вину, и все пошло бы нормально. Но этого не происходит. Дело в том, что чувство вины несовместимо с нормальной жизнедеятельностью. Искреннее чувство вины не возникает у человека только оттого, что кому-то рядом очень хочется быть жертвой. Это чувство – явление исключительное и очень сильное, которое может быть продиктовано нам только изнутри – нашей совестью. И это его единственный источник.
Вот пример из Нового Завета.
Первый человек, который отправляется в Царствие Божие, – разбойник, распятый по правую руку от Христа. Он раскаивается в грехах, признает свою вину и справедливость распятия (наказания за нее).
И вот что он слышит в ответ: «И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю! (Лк. 23:43)». Таким образом, искреннее признание своей вины и принятие наказания дают ему право первым вместе с Господом войти в Царство Небесное и наследовать вечную жизнь.
Почему? Потому что искреннее раскаяние имеет такую цену. Его нельзя добиться обвинениями. Те, кто винил этого человека в его злодеяниях, никак не повлияли на него, иначе он не оказался бы на кресте. Но Иисус, молившийся за тех, кто вбивал в его руки гвозди, это раскаяние вызвал.
Не будем сейчас углубляться в теологию, наша книга не по православию, а по психологии. Просто это отличный пример истинного чувства вины, в котором показан механизм его возникновения. Раскаяние – на одной чаше весов, а дар, который в этом примере получает искренне раскаявшийся, – на другой, и они равны. Равны! Что говорит о ценности вины, о ее редкости и о том, что она никогда не возникает как результат обвинения.
Результат любого внешнего обвинения – защита и встречное обвинение. Я описываю этот механизм достаточно подробно еще и потому, что этот принцип удивительно распространенный, хотя он один из самых непродуктивных в жизни вообще.
Тот, кто использует этот механизм или даже определяет его в качестве своего жизненного сценария, вынужден всегда оставаться жертвой, то есть неудачником, несчастным и несправедливо обиженным, и ответственность за его несчастья несет кто угодно, только не он сам. Озлобляясь с годами и не признавая свою вину, воюя с «виновниками своих бед», он перекладывает ответственность, пытается установить фантомную справедливость, но так и не задает себе главный вопрос: «Что я сам должен делать, чтобы жизнь была такой, как я хочу?»
Конечно, в точке отчаяния, когда человек чувствует себя беспомощным, уход в «вину-обиду» кажется выходом из ситуации. Но на самом деле выход здесь другой. Если уж мы попались на этот крючок, если мы склонны искать виноватых или, наоборот, обвиняют нас самих, то давайте обратим внимание вот на что: вина и обида локализованы только в прошлом.
«Он обещал… И не сделал… А я уже родился не там… И не в той среде…» и т. д.
Обида и вина апеллируют к фактам, случившимся в прошлом. А по поводу прошлого у всех свое субъективное мнение, и картинки не совпадают. Невозможно кому-то что-то доказать в прошлом. Да и бессмысленно. От слов «нет смысла». Смысл – в настоящем и будущем. Так давайте и будем искать его там! Поэтому единственный правильный выход из ситуации «вина-обида» – перевод ее в настоящее: «Что надо прямо сейчас сделать с тем, что уже когда-то случилось или пошло не так? С упущенными сроками? С лишним весом? С диагнозом? С тем, что уже произошло в моей жизни?»
Вторая ловушка, сопровождающая выбор позиции жертвы в качестве типичного способа поведения, заключается в том, что поиск виноватых означает поиск ответственных за сложившуюся ситуацию. И пока этот поиск продолжается, внутренняя ответственность не формируется. Это тоже понятно.
Отчаяние мы переживаем как раз тогда, когда неясно, что и как делать самому. Если все ясно, отчаяния мы не испытываем. А если нет, мы попадаем в ловушку. Нам хочется, чтобы ответственность была на ком-то другом.
Не буду приводить разрозненные примеры. Это тот самый случай, когда хочется рассказать сказку целиком. Я читала и слышала ее в разных вариациях. Мне больше нравится версия африканской народной сказки про бога горы.
В одной деревне жила женщина. Она была уже немолода, но у нее не было детей. А ей очень хотелось ребеночка. И как-то проходивший через деревню путник сказал, что если она пойдет и попросит ребенка у бога горы, то он ей наверняка поможет.
Женщина собралась и пошла. Шла день и ночь и дошла до большой горы. И стала она молиться и просить, чтобы бог горы дал ей ребенка. Сжалился над ней бог горы и сказал, что будет у нее ребенок.
И действительно, родился у нее мальчик. Да такой красивый, такой умный, такой ласковый, каких и не было никогда на свете! И она любила его до беспамятства. Вот мальчик рос-рос, и случился в той деревне мор. И мальчик умер.
Мать обезумела от горя. Она взяла на руки своего умершего сына и опять пошла к богу горы. Пришла и стала молиться: «Верни мне моего сыночка!» Бог горы внял ее горю и сказал: «Хорошо, я верну тебе сына. Только ты должна будешь принести мне горсть горчичных зерен. И каждое зерно тебе надо будет взять в той семье, где никогда не было горя».
И женщина оставила богу горы тело сына и пошла по деревням собирать горчичные зерна…
И вот тут начинается другая история – история про второй путь, про то, как выбраться из отчаяния, понимая, что ни бог горы, ни кто-то другой не поможет нам вернуть все на прежние места и сделать так, как было. Прошлое – в прошлом. В одну реку нельзя войти дважды.
Трансформация смысла: разворот на 180 %
Сказки надо рассказывать до конца. Что же случилось с женщиной, потерявшей любимого сына? Сначала она действительно пыталась получить хотя бы одно горчичное зерно.
Она приходила в деревни, стучала в дома и рассказывала свою историю. И просила их дать зерно, если у них никогда не было горя. И в каждой семье ей рассказывали свою историю. А иногда и не одну. Историю своего горя, своего отчаяния. И вместо горчичных зерен женщина собрала тысячи и тысячи историй других людей. И так как она знала про горе не понаслышке, она всегда находила слова, как их утешить. И когда она уходила из каждого последующего дома, то чувствовала, что эти люди больше ей не чужие.
И вот как-то поздно вечером она пришла в одну деревню, постучала в дом и сразу спросила, не было ли у этой семьи какого-то горя, о котором они бы ей могли рассказать. И тут она поняла, что уже давно перестала рассказывать людям свою историю.
