Тонкие брови женщины удивлённо изогнулись.
— Это ничего не изменит!..
— А может, ты всё же попробуешь? — раздался ещё один голос, теперь с потолка.
Подняв глаза кверху, Ринтаро увидел на экране, что президент встал с кресла и спорит с окружившими его менеджерами в разноцветных костюмах.
— Да, нелогично. Ну и что. Это не вопрос логики, это вопрос чести фирмы!
Неожиданно президент поднял руку — и все замолчали.
— Вы ведь собрались здесь потому, что любите книги? — Голос президента был тихий, но в нём ощущалась мощь.
Спорщики перестали ругаться, и наступила тишина.
— Придумайте концепцию. Поговорите об идеалах. Это наше право — делать такие книги, какие мы захотим.
Менеджеры в костюмах сразу приободрились и стали разговаривать спокойно.
Ринтаро перевёл взгляд на женщину.
— Даже маленькие перемены — всё равно перемены!
Женщина встретила взгляд Ринтаро — и не отвела глаз. Но и Ринтаро тоже продолжал смотреть ей прямо в глаза.
— Мы верим в силу книг, вы — нет. Что делать?
Женщина напряжённо молчала. Слова закончились. В комнате снова повисла тишина.
*
На этот раз тишина воцарилась надолго, глубокая, как беззвучно выпавший снег, в котором безнадёжно утопают ноги. Какая-то торжественная, почти божественная тишина. Тишина, от которой перехватывает дыхание. Кажется, это было самое долгое молчание за всё время пребывания Ринтаро в Лабиринте.
Наконец женщина прикрыла глаза и едва слышно произнесла:
— Как же я устала от этого… — Потом снова открыла глаза и посмотрела на Ринтаро. — Но порой встречаются люди, которые верят… Потому я и не теряю надежды.
Как всегда, тон у неё был невозмутимый, и невозможно было понять, что она на самом деле чувствует. Однако голос её дрогнул — едва заметно. Ринтаро показалось, что мягкий свет вспыхнул в её глазах. Свет был виден всего лишь мгновение, потом он исчез, растворился в тёмных глазах, но Ринтаро всё равно казалось, что он видит его.
— Душа, которая сострадает людям… Пожалуй, мне нравится эта мысль.
Женщина говорила, словно сама с собой, потом она вдруг оглянулась, будто почувствовав что-то. В самом деле, в глубине комнаты начал вибрировать белый свет, распространяясь всё шире и шире. Он разбухал довольно медленно, но погруженная в полумрак «Книжная лавка Нацуки» стала понемногу светлеть. Высветились массивные книжные полки, и замерцали экраны.
— Наше время истекло.
— Как, уже?
— Да. Я и так успела совершить достаточно много безумных поступков. Это не может продолжаться вечно, — отрешённо проронила женщина, наблюдая, как просачивается белый свет. — А сейчас уходи. Если останешься тут надолго, то не сможешь вернуться обратно.
Неожиданно. Но это явно прощальная фраза.
Ринтаро ощутил дикий страх за Саё, однако женщина примирительно сказала:
— Всё будет хорошо. Можешь не волноваться за свою подружку.
После этого Ринтаро нечего было сказать. Он только молча кивнул.
— Мне было… — женщина на секунду замялась, — было очень приятно с тобой общаться.
— И я был рад познакомиться с вами. — Ринтаро вежливо поклонился.
Женщина коротко кивнула в ответ.
— Поразительно доброжелательный ребёнок. Или это новомодная шутка, которую я не понимаю?
— Нет. Я действительно так считаю. Потому что благодаря вам я понял очень важную вещь.
Ринтаро ещё раз искренне поблагодарил и низко поклонился. Женщина молча наблюдала за ним.
— Какие прекрасные слова ты сказал на прощание… — прошептала она и коснулась правой рукой экрана, парящего рядом с ней. Экраны мгновенно погасли — и перед Ринтаро снова оказались пустые книжные полки. Затем женщина коснулась полок, и на них одна за другой в голубом свете стали появляться книги, выстраиваясь в ряд. За несколько мгновений стеллажи вдоль обеих стен заполнились книгами.
— Да, так комната смотрится лучше, — сказала женщина без улыбки. Ринтаро сообразил, что это тоже была своеобразная благодарность.
— Мне тоже так больше нравится, определённо! — с широкой улыбкой подтвердил Ринтаро, и женщина кивнула, хотя выражение её лица оставалось безучастным. Свет вокруг них становился всё ярче, он окутал мягким свечением книжные стеллажи и диван. Ринтаро стоял не двигаясь.
В ярком свете было видно, что тонкие губы женщины шевелятся, словно она что-то беззвучно говорит, но слов не было слышно. Потом она повернулась спиной к Ринтаро и молча пошла вперёд…
Ринтаро искренне восхитился такой естественной простотой прощания. Женщина уходила молча, не выказав ни сожаления, ни малейшей эмоции. Он проводил её глазами.
«Благодарю…»
Почему-то Ринтаро был странным образом убеждён в том, что она произнесла именно это слово, прощаясь с ним. Он позволил чистому белому свету окутать его целиком. Он и не понял, сколько времени прошло… Но когда очнулся, то увидел, что сидит в «Книжной лавке Нацуки», а у него на коленях с безмятежным выражением на лице спит его одноклассница Саё Юдзуки. Не меняя положения, он бросил взгляд на заднюю стену магазина — там была только неприветливая стена, обшитая старыми досками. Посмотрев на входную дверь, он увидел, как в ярком свете сыплется, кружась и танцуя, мелкий, как пыль, снег.
*
Ринтаро нежно окликнул Саё. Она почти мгновенно открыла ярко сверкающие глаза и посмотрела на него.
— Нацуки, ты?..
При звуке такого родного голоса Ринтаро облегчённо вздохнул.
Приходя в себя, Саё смущённо спросила:
— С тобой всё в порядке?
— Это я должен спросить у тебя, — ворчливо сказал Ринтаро.
Саё мягко улыбнулась в ответ. Она всегда так улыбалась по утрам, когда заходила в лавку по пути на утреннюю репетицию. Саё огляделась, потом снова посмотрела на Ринтаро.
— Она в самом деле вернула меня домой!
— Да, потому что дала мне слово. — Ринтаро подал девочке руку и помог встать.
Они стояли в тесной комнатке магазина лицом к лицу, очень близко. На фоне ярко освещённой снегом двери Саё выглядела ещё ослепительнее, чем всегда.
— В таком случае мне, наверное, нужно сказать: «С возвращением!»
Но Саё слегка покачала головой:
— Нет. С Рождеством!
Эти слова не пробудили ни малейшего отклика в душе Ринтаро. Но звучали они на удивление красиво.
Поэтому он тоже сказал:
— С Рождеством!
Последняя глава
Конец истории
Клематис был любимым цветком деда. Больше всего он любил тёмно-синие клематисы. Ринтаро хорошо помнил, как в начале лета дед любовался широко раскрытыми лепестками, освещёнными яркими солнечными лучами.
