Никогда еще на средневековом Западе миф о продлении жизни не включался в такую многоплановую рефлекцию, подкрепленную настоящим богословием тела. Телесным практикам, связанным с применением эликсира, Бэкон дает полноценное богословское обоснование, превратив алхимию и другие опытные знания, которые он горячо поддерживал и распространял, в средство спасения
[942].
Теория и практика эликсира представляют собой кульминацию той сложной истории интереса к телу при папском дворе, которая началась с понтификата Иннокентия III. Этот папа говорит о старости, выходя за рамки традиционного «презрения к миру», он же устанавливает традицию смены зимних и летних резиденций курии, обустраивает дом для папского медика, размышляет о «телесном отдохновении», знаком с салернской медициной, среди своих капелланов держит знатока анатомии Давида Динанского, а личным врачом – салернца Джованни Кастелломату, имя которого связано с возникновением первого на Западе трактата об отсрочке старости. Все важнейшие тексты XIII века, переосмыслившие миф о продлении жизни, от «Отсрочки» до сочинений Роджера Бэкона, связаны с куриальным кругом, более того, вся медицинская и парамедицинская культура того времени на самом деле так или иначе служит ожиданиям возможного продления жизни. Такова «Тайная тайных», переведенная полностью племянником канцлера Римской церкви при Гонории III. Бэконовская мысль о prolongatio vitae, подкрепленная восхвалением опытных наук – оптики, алхимии, астрономии, – находит неожиданные параллели в научном движении в Риме тех лет. В 1267–1277 годах Витербо – общеевропейский центр изучения оптики. Свет и макробиотика неразлучны. Свет, через «подчиненную звездам» пищу, поддерживает «врожденный жар», calor innatus, сохранение которого – непременное условие для продления жизни. Кампано Новарский тридцать лет служит профессиональным астрономом, он первый, кого мы знаем в такой должности при папском дворе. Кардиналы Хуан Толедский и Хью Эвешемский слывут авторитетами в алхимии. В «Сумме здравоохранения» Петр Испанский рассматривает влияние движения небесных тел на сокращение человеческой жизни, в «Науке о душе» и в комментариях к книге «О душе» он показывает, что свет – «главный элемент всей макробиотики», а в трактате «О глазе» дает рецепт омолаживания лица
[943]. Пожалуй, следует всерьез отнестись к краткому замечанию французского хрониста Гильома из Нанжиса, что «папа Иоанн XXI верил, что сможет надолго продлить свою жизнь, многим об этом объявлял, но неожиданно умер»
[944].
Роджер Бэкон считает, что знание опытных наук предназначено тем, кто призван «повелевать собой и другими»
[945]. Очень немногим, вдали от глаз толпы, можно поверять такие тайны. Эликсир подобает применять для тела государя. «Тайная тайных» тоже проводит параллель между долголетием правителя и благоденствием подданных. Как основателей алхимической науки видели в царях-философах, так и адресатов алхимических проектов искали среди сильных мира сего.
В рамках культуры XIII века папа римский входил в число тех самых «очень немногих». Он тоже обладает телом, жизнь которого стоит продлевать с помощью золота и экспериментальных наук Бэкона. Ему тоже стоит подобрать методы долголетия для продления биологического времени. Более того, ни один двор XIII века, включая Великую курию Фридриха II, не собрал такого количества информации о продлении жизни
[946]. Этот параллелизм между двумя дворами показывает, что и в том, что касалось культуры тела, папы XIII столетия хотели жить как императоры.
Не учил ли уже Петр Дамиани, что краткость дней, отведенных телу папы, отличает его от других государей? Не противоречат ли надежды пап XIII века на продление жизни риторическому и ритуальному дискурсу бренности, формировавшемуся начиная с Григорианской реформы? Кроме того, разве жизнь папы не должна была поддерживаться символическим очищением, подчеркивавшим его невинность и безгрешность? Уже для Петра Дамиани жизнь папы – самая короткая, но она должна быть и самой активной.
Противоречие это не скрылось от современников. Именно живая заинтересованность в вопросах телесности породила бесконечные споры вокруг тела папы во второй половине XIII века, как в плане бренности, так и в плане символического очищения. В 1250 году Гроссетест сказал Иннокентию IV, что папа «должен совлечь с себя плоть», чтобы достойно являть Христа на земле. Францисканцы и доминиканцы вырабатывали риторику наготы папского праха. Заказчики надгробия Климента IV, адресата теорий Роджера Бэкона о prolongatio vitae, приказали скульптору отразить на лице усопшего папы следы старости. Бэкон, кстати, первым заговорил об «ангельском папе», ровно тогда, когда древние символы императорской власти, красный плащ и белый конь, были переосмыслены как знаки безгрешности и чистоты. В образе ангельского папы телесность выражает невинность. Собственно, и его теория продления жизни осмысляла применение эликсира в духовной перспективе, делала его «орудием спасения», instrumentum salutis, призванным был подготовить тело к воскресению. Уж не применение ли папой подозрительных эликсиров привело к тому, что неожиданная смерть Иоанна XXI в результате несчастного случая вызвала удивление и породила легенду? Перед смертью он якобы повторял: «Что станется с моей книгой? Кто ее закончит?» Поговаривали также, что папа умер, диктуя «нечестивое и еретическое сочинение»
[947].
