Если кардинальская коллегия представляет Церковь во время вакансии, ее ответственность возрастает в особенности по отношению к камерарию и исповедникам, на плечи которых в это время ложился целый ряд важных функций. Климент V (1305–1314) решил, что их должности «не будут прекращаться с уходом понтифика», более того, кардиналам разрешалось назначать новых в случае смерти папы
[676]. Таким образом, около 1300 года утвердилась мысль, что должности камерария и исповедников должны стать пожизненными, не связанными со служением конкретного папы
[677]. Поэтому во время вакансии Апостольского престола послания исповедников подписывались формулой «Властью святой Римской церкви, которую мы представляем», Auctoritate sancte Romane ecclesie, qua fungimur
[678]. Это важное изменение, потому что при жизни папы камерарий обычно назывался представителем папы, а не святой Римской церкви, Sancte Romane Ecclesie или священного дворца, sacri palatii, как другие служители курии
[679]. Кардиналы и члены курии должны были исповедоваться папскому исповеднику, «потому что он представляет лично папу в вопросах покаяния»
[680].
Все эти решения говорят об экклезиологическом значении кардиналата и, в то же время, они свидетельствуют о глубоком понимании преемственности внутри Римской церкви
[681]. Можно даже сказать, что вместе они стали кульминацией того разделения физической бренности папы и вечности института папства, первые веяния которого, как уже говорилось, обнаруживаются в середине XI века. Два века спустя Римская церковь располагала юридическими инструментами (Ubi periculum), ритуальными пространствами (девятидневье) и экклезиологической аргументацией (о кардиналате), чтобы относительно уверенно встречать смерть папы, и возникающую после нее вакансию, «пустоту», которую Петр Дамиани назвал «страшным моментом».
В начале XIV века размышления о противоречии между бренностью и вечностью были широко распространены. Им отдал дань даже один из крупнейших специалистов по римскому праву: согласно Джованни Андреа (1270–1348), «обладатель папской власти или достоинства смертен, а папство как достоинство или власть вечно»
[682].
Через пару поколений Бальдо дельи Убальди, комментируя «Декреталии» (1393–1394), писал, что «лишь папа наместник Иисуса Христа на земле… и хотя по природе он человек, есть в нем что-то торжественное, что позволяет ему действовать небесной силой»
[683]. Он подобен императору: «Император может умереть, но его достоинство, то есть империя, бессмертно, так и понтифик умирает, но власть понтифика не умирает»
[684].
Чтобы подчеркнуть различие между физической персоной императора и папы с одной стороны и вечностью империи и папства с другой, Бальдо противопоставил обоих королю, представив последнего как принципиально иной институт. В отличие от них, «в короле совпадают персона и значение. Это значение, как нечто умопостигаемое, прикровенно проявляется всегда, пусть и вне тела, поэтому король, если во плоти своей слабеет, продолжает действовать вместо обоих»
[685]. То есть «Король переживает короля»
[686]. Папа и император не могут иметь «два тела», потому что папство и империя – принципиально не династические институты. «Папа тоже умирает», и с его смертью potestas papae, вечная, через коллегию кардиналов, представляющую Церковь во время вакансии, переходит к преемнику. Именно поэтому во время консистории в период вакансии кардиналы должны были садиться так, чтобы не пустовало папское место
[687].
