В тот вечер леди Беллами обедала в Айлворте с Джорджем Каресфутом. Обед прошел почти в полном молчании; Джордж, очевидно, был слишком погружен в свои мысли и не мог есть, хотя много пил. Леди Беллами тоже ела в глубокой задумчивости. Когда слуги ушли, она заговорила.
— Я хочу получить свою плату, Джордж.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что сказала. Теперь ты муж Анжелы Каресфут; верни мне мои письма, как обещал, мне не терпится разорвать проклятые цепи.
Джордж медлил.
— Джордж, — сказала она предостерегающим тоном, — не смей играть со мной; я предупреждаю тебя, что твоя власть надо мной уже не та, что прежде. Верни мне эти письма. Я сделала за тебя твою гнусную работу и желаю получить свою плату.
— Хорошо, Анна, так и будет; когда ты хочешь их получить?
— Сейчас, сию минуту.
— Но у меня нет с собой ключей…
— Ты забыл, ключи у тебя на цепочке.
— Ах, действительно! Что ж, значит, они у меня есть. Ты ведь не отвернешься от меня, когда получишь их, не правда ли, Анна? Не выступишь против меня?
— С какой стати я должна на тебя нападать? Я хочу получить письма и, по возможности, развязаться с тобой.
Несколько неуверенным шагом Джордж подошел к железному сейфу, стоявшему в углу комнаты, и открыл его. Открыв внутреннее отделение, он некоторое время рылся там — и, наконец, повернулся к леди Беллами.
— Это очень странно, Анна, — сказал он испуганным голосом, — но я не могу их найти.
— Джордж, отдай мне эти письма!
— Я не могу их найти, Анна, не могу! Если ты мне не веришь, посмотри сама. Должно быть, кто-то их забрал.
Она подошла и быстро осмотрела сейф. Было очевидно, что писем там нет.
— Однажды, когда ты был болен, ты их перепрятал. Где они теперь могут быть?
— Я не прятал их, Анна, действительно не прятал.
Леди Беллами медленно повернулась и посмотрела Джорджу Каресфуту прямо в глаза. Ее собственное лицо было пепельно-бледным от ярости, но она не произнесла ни слова. Ее молчание было страшнее любых слов. Затем она подняла руки и на некоторое время прикрыла лицо. Наконец, она уронила их и сказала удивительно мягким голосом:
— Теперь все кончено.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Джордж со страхом, потому что она действительно пугала его.
— Я имею в виду свершившееся ныне, Джордж Каресфут. Что-то разорвало узы, связывавшие меня с тобой. Я хочу сказать, что больше не боюсь тебя, что с тобой отныне покончено. Используй эти письма, если хочешь, ты больше не можешь причинить мне вреда; я вырвалась из-под твоего влияния, отныне я вне досягаемости твоей мести. Теперь я смотрю на тебя и гадаю, что же нас связывало — ибо связь была таинственная. Этого я не могу сказать… но вот что скажу. Я отпустила твою руку, Джордж, и ты упадешь в пропасть, в пропасть, дна которой я не вижу. Да, это правильно, что ты сейчас съеживаешься от ужаса передо мной; я съеживалась так перед тобой больше двадцати лет. Ты сделал меня тем, кто я есть… Я пойду сейчас в гостиную и стану ждать, пока не приедет моя карета, я заказала ее только на половину одиннадцатого. Не ходи за мной. Но прежде чем уйти, я тебе кое-что скажу — а ты знаешь, что я не ошибаюсь. Так вот, ты никогда больше не будешь спать под этой крышей, Джордж Каресфут, и мы больше не встретимся живыми. Ты прожил долгую жизнь, но теперь час твой пробил.
— Кто тебе это сказал, женщина? — в ярости крикнул Джордж.
— Вчера вечером я прочла это по звездам, а сегодня — по твоему лицу.
И снова она смотрела на него, долго и пристально, пока он не опустился без сил на стул перед ней, а затем медленно вышла из комнаты.
Через некоторое время Джордж встрепенулся, вернулся к столу и принялся яростно пить вино.
— Будь она проклята! — прорычал он, когда вино ударило ему в голову. — Будь она проклята, она пытается напугать меня своей адской магией, но она ничего мне не сделает. Я знаю, что она попытается, но я буду наготове!
И Джордж Каресфут, пошатываясь под влиянием выпитого вина и яростного возбуждения, встал и вышел из дома.
Леди Беллами сидела в гостиной и ждала своей кареты; наконец она услышала стук колес по гравию. Встав, она быстро подошла к заваленному бумагами столу и что-то сделала с большой лампой, стоявшей на нем.
Уже закрыв за собой дверь в комнату, она обернулась и пробормотала:
— Ну, этого хватит…
В холле она встретила слугу, который пришел доложить о карете.
— Ваш хозяин все еще в столовой? — спросила она.
— Нет, миледи.
Леди Беллами рассмеялась и вежливо пожелала ему спокойной ночи.
Глава LV
За дверью конторы Анжеле и ее отцу пришлось пробираться сквозь толпу мальчишек, которые каким-то образом разузнали, что происходит свадьба, и теперь стояли в ожидании, воодушевленные намерением подбодрить невесту и надеждой получить шесть пенсов. Но когда они увидели Анжелу, ее величественную фигуру, облаченную в черное, и ее милое лицо, выдававшее сильнейшую душевную боль, это зрелище настолько потрясло их, что они разошлись, не сказав ни слова. Впрочем, мальчишка мясника, склонный к ярким выражениям, с негодованием заметил другому своему собрату, как только они оба пришли в себя:
— Назови это свадьбой, Билл, ежели хочешь, но по мне это больше похоже на похороны без катафалка, а что касаемо девчонки, хоть она и ничего себе, но лицо у нее было бледное, как у покойника!
Анжела не помнила, как вернулась в Аббатство. Она помнила только, что была одна в карете, а отец предпочел ехать на козлах вместе с кучером. Кроме того, она никак не могла вспомнить, как пережила остаток этого дня. Она была совершенно ошеломлена. Но, в конце концов, день завершился, наступила ночь, и она была благодарна за это мирозданию.
Около девяти часов она поднялась в свою спальню на верхнем этаже. Комната служила детской для многих поколений Каресфутов; действительно, за последние три столетия сотни маленьких ножек топали по старым, изъеденным червями доскам. Но маленькие ножки давно превратились в прах, и единственными признаками детской игры и веселья оставались бесчисленные царапины, рожицы и буквы, вырезанные на старых панелях и даже на балках, поддерживавших низкий потолок.
Это была слишком уединенная комната для молодой девушки, да и вообще для любого, чьи нервы были не из самых крепких. Никто не спал ни на этом этаже, ни в комнатах под ним, Филип занимал маленькую каморку, примыкавшую к его кабинету на первом этаже. Все остальные комнаты были закрыты, и в них обитали только крысы, издававшие в гулкой пустоте совершенно потусторонние звуки. Что касается Джейкса и его жены, единственных слуг в доме, то они занимали комнату над прачечной, которая была отделена от главного здания. Таким образом, Анжела была практически одна в огромном доме — ее могли бы дюжину раз убить, и сей факт не был бы обнаружен в течение нескольких часов. Впрочем, ее саму это не очень беспокоило, просто потому, что она никогда не обращала внимания на шорохи и была совершенно лишена чувства страха.
