— Браво! — воскликнул Артур, когда затихли последние звуки. — Я вижу, вы умеете играть на скрипке!
— Да, сэр, так и должно быть, потому что когда-то я играл первую скрипку в Опере ее величества. Назовите произведение, что вам нравится, и я сыграю его. Или, если вам больше по душе импровизация — вы услышите журчание воды в ручье, шум ветра в кронах деревьев или плеск волн на берегу. Только скажите.
Артур на мгновение задумался.
— Сегодня такой прекрасный день… Дайте же нам контраст! Сыграйте музыку бури.
Старик задумался.
— Понимаю… но вы задали трудную тему даже для меня… — вскинув смычок, он взял несколько аккордов. — Нет, не могу… Закажите другую тему.
— Нет-нет, попробуйте еще раз. Либо это — либо ничего.
Скрипач снова вскинул смычок — и на этот раз талант взял свое. Сначала звуки были тихими, мягкими, однако понемногу приобрели какое-то зловещее звучание; постепенно они становились все громче, как вдруг поднимающийся ветер. Затем музыка полилась отрывистыми резкими фразами, все громче и громче — и вот уже застучал дождь, загремел гром, а затем неистовая буря утратила, кажется, свою силу и медленно отступила вдаль…
— Ну, сэр, что вы скажете — оправдал ли я ваши ожидания?
— Запишите этот этюд — он станет одним из лучших скрипичных произведений в стране!
— Записать его… Божественное откровение нельзя заключить в клетку, сэр, оно приходит и уходит. Я никогда не смогу записать такую музыку.
Артур молча пошарил в кармане и нашел пять шиллингов.
— Примете ли вы эти деньги?
— Большое вам спасибо, сэр. Теперь я радуюсь пяти шиллингам больше, чем когда-то пяти фунтам, — с этими словами скрипач поднялся, собираясь уходить.
— Человек вашего таланта не должен бродить по деревням.
— Я должен как-то зарабатывать себе на жизнь, сэр, что бы по этому поводу ни говорил Талейран, — последовал любопытный ответ.
— У вас нет друзей?
— Нет, сэр, вот мой единственный друг, все остальные покинули меня, — старик постучал по скрипке и пошел прочь.
— Ой, Господи, сэр! — произнес какой-то фермер, стоявший неподалеку. — Да он пошел напиться — это ж самый записной пьянчуга в нашей округе. Впрочем, поговаривают, что когда-то он был джентльменом и лучшим скрипачом Лондона. Теперь-то на него положиться нельзя, так что никто его не наймет.
— Как это печально, — сказала Анжела, когда они возвращались домой.
— Да. И что это была за музыка! Я никогда раньше не слыхал ничего подобного. У вас есть дар, Анжела — вы должны попытаться выразить услышанное словами. Это будет настоящая поэзия.
— Как и этот старик, я скажу, что вы задаете трудную задачу, — отвечала девушка. — Однако я постараюсь — если вы пообещаете, что не станете смеяться.
— Если вы преуспеете на бумаге хотя бы вполовину так, как он на скрипке, ваши стихи несомненно будут достойны того, чтобы их послушать — и я, разумеется, ни за что не буду смеяться.
Глава XXV
На следующий день интереснейшая религиозная беседа между Артуром и Анжелой — беседа, начатая Артуром из чистого любопытства, а закончившаяся для обеих сторон весьма серьезно, — продолжения не имела, ибо знаменитый древнеанглийский климат вновь проявил свое превосходство и предательскую сущность. Из почти летней жары жители графства Марлшир внезапно оказались перенесены в царство холода, который по контрасту казался почти арктическим. Снежные бури били в оконные стекла, ночью даже ударили заморозки, а ужасный бич Англии, восточный ветер, который никто в здравом уме, кроме Кингсли, никогда не любил, буквально пронизывал все вокруг и завывал среди деревьев и руин так, что даже Лапландец дрожал.
При этих невеселых обстоятельствах наши компаньоны (ибо пока что они были, по крайней мере внешне, именно компаньонами) отказались от прогулок на свежем воздухе и принялись бродить по заброшенным комнатам старого дома, разыскивая множество свидетельств (и некоторые были весьма ценными и любопытными) о давно забытых Каресфутах и даже о старых аббатах, живших еще до них; среди их трофеев обнаружился, к примеру, великолепно иллюстрированный старинный молитвенник. Когда же и это развлечение было исчерпано, они уселись вместе у камина в детской, и Анжела переводила Артуру своих любимых классических авторов, особенно Гомера, с той легкостью и беглостью выражений, которые Артуру казались почти чудом. Когда им это наскучило, Артур стал читать Анжеле отрывки из произведений знаменитых писателей, которых Анжела, несмотря на всю ее ученость, в прямом смысле еще даже не открывала, в особенности Шекспира и Мильтона. Излишне говорить, что эти бессмертные строки, проникнутые сильным поэтическим чувством, стали для нее источником глубокого восторга.
— Как же так вышло, что мистер Фрейзер никогда не давал вам читать Шекспира? — спросил Артур, закрывая дочитанного до конца «Гамлета».
— Он говорил, что я смогу лучше оценить его гений, когда мой ум будет подготовлен к этому с помощью классического и математического образования, и что было бы ошибкой баловать мое умственное нёбо сладостями, прежде чем я научусь ценить их истинный вкус.
— Что ж, в этом есть смысл, — заметил Артур. — Кстати, как продвигаются стихи, которые вы обещали мне? Вы их уже написали?
— Я кое-что сделала, — скромно ответила Анжела, — но, право же, не думаю, что они стоят того, чтобы их читать. Удивительно, что вы все еще о них помните.
Артур, однако, к этому времени уже достаточно представлял себе способности Анжелы, чтобы быть уверенным: ее «кое-что» будет более чем достойным внимания, а потому мягко, но решительно настоял на том, чтобы она принесла стихи; затем, к ее замешательству, углубился в чтение.
Мы приведем их здесь, и каково бы ни было мнение Анжелы, читатель должен судить о них сам:
БУРЯ НА СТРУНАХ
Менестрель сидел в одиночестве,
Стены кельи его были голыми,
Опускались серые сумерки,
И клубился туман, как призрачный
Отголосок дня погибавшего…
И аккорды едва звучали.
Pianissimo! (Очень тихо!)
Смычок взлетает. С тихим трепетом
Навстречу скрипка отзывается,
Дрожит от сладкого волнения
Даря смелее звуки новые,
Что нарастают, обретают плоть…
И аккорды звучат сильнее.
Piano! (Тихо!)
Буря взмахнула крылами холодными,
Разорвала тишину завыванием,
Капли дождя раскатились по струнам,
Тучи сгущаются, буря все ближе!
Вторя ей, громче поет инструмент,
Изрыгая аккорды.
Staccato! (Отрывисто!)
Грома раскаты!
Отблески молний!
Ветер бушует!
Небо рыдает.
Ветви деревьев, переплетаясь,
Ритм задают аккордам.
Crescendo! (Все громче!)
Плачет над пустошью ветер,
Мечется в бешеной пляске,
Тучи швыряет по небу,
Выстудив небо и землю
И, обессилев, трепещет.
Аккорды устали рыдать.
Sostenuto! (Сдержанно!)
Бледное солнце прорезало тьму,
Капли дождя раскатились алмазами.
Клонится лес, напоенный водой,
И серебро на пруду растревожено.
Листья трепещут, блестят, шелестят…
И затихают аккорды.
Gracioso! (Изящно!)
Это был всего лишь сон,
И измученную скрипку
Опустил старик с улыбкой,
Сам собой заворожен.
За стеною жизни шум,
День в окошке угасает,
Ночь в права свои вступает…
Отчего ж недвижим он?
Луч последний осветил
Старика черты сухие.
«Отпусти мои грехи и
Мне надежду сбереги.
Скрипка, пой! Веди меня
Из очерченного круга,
И утраченного друга
На закате вспомню я…»
Опускается смычок.
Осмелел в углу сверчок.
И аккорды старой скрипки
Тише, тише — и молчок!
Pianissimo…
Артур дочитал и опустил лист бумаги на колени.
