С этими словами она вышла из комнаты, оставив Джорджа в некотором испуге.
Добравшись до Рютем-Хаус, леди Беллами направилась прямиком в кабинет мужа. Он принял ее очень вежливо и пригласил сесть.
— Я пришла посоветоваться с вами по очень важному делу, — сказала она без обиняков.
— Это действительно весьма необычный случай, — отвечал сэр Джон, потирая сухие ручки и неуверенно улыбаясь.
— Оно не вполне касается меня, но выслушайте внимательно, — и она дала ему полный, точный и ясный отчет обо всем, что произошло в связи с решением Джорджа жениться на Анжеле, не упуская ни одной мелочи.
Сэр Джон не выразил удивления; он был очень тертым калачом, этот сэр Джон, на которого бесполезно было расставлять любые сети, независимо от того, знал он о них, или нет. Ничто в этом мире, если только оно не могло повлиять на его собственный комфорт или безопасность, не могло стереть с его лица мягкую и благодушную улыбку. Он никогда и ничему не удивлялся. Раз или два он задавал вопросы, чтобы прояснить какой-то момент в повествовании — но и только. Когда жена закончила, он сказал:
— Ну что ж, Анна, вы рассказали очень интересную и забавную историю, вдвойне интересную, если мне позволено будет так выразиться, учитывая, что она касается Джорджа Каресфута, и рассказывает ее сама леди Беллами; но, похоже, ваши с ним совместные усилия потерпели неудачу. Что же вы хотите, чтобы я сделал?
— Я хочу спросить вас, можете ли вы предложить какой-нибудь план, который не потерпит неудачи. Вы очень хитры, по-своему, и ваш совет может оказаться удачным.
— Дайте-ка подумать… молодой Хейгем сейчас на Мадейре, не так ли?
— Я в точности не знаю…
— Зато я знаю, — и он достал из ящика стола записную книжку. — Дайте-ка подумать, кажется, где-то здесь была запись… А, вот и она! «Артур П. Хейгем, эсквайр, пассажир, “Варвик Касл”, на Мадейре, 16 июня» (скопировано из списка пассажиров, опубликованного в Вестерн Дейли Ньюс). Его второе имя ведь Престон, не так ли? К счастью, я сохранил эту запись. Теперь самое главное — связаться с Мадейрой и посмотреть, там ли он находится. Я легко могу это сделать, я знаю там одного человека.
— Значит, у вас уже есть план?
— Да, — отвечал сэр Джон в глубоком раздумье, — мне кажется, я знаю, что делать… но мне нужно время, чтобы хорошенько все обдумать. Я поговорю с вами об этом завтра.
Когда леди Беллами ушла, маленький человечек встал, огляделся, чтобы убедиться, что его никто не слышит, и затем, радостно потирая сухие ручки, с небывалым жаром и весьма громко произнес тоном торжествующего удовлетворения:
— Господь предал врагов моих в руки мои!
Глава XL
Через два дня после того, как сэр Джон был посвящен в тайну, леди Беллами посетила Филипа, и визит этот доставил последнему изрядное неудобство. Поговорив немного на общие темы, гостья поднялась, чтобы уйти, но спохватилась.
— Кстати, мистер Каресфут, — сказала она, — я совершенно забыла о цели своего визита. Вы, может быть, помните наш разговор некоторое время назад, когда я передала вам некий забытый долг?
Филип кивнул.
— Значит, вы не забыли, что одним из пунктов нашего небольшого устного соглашения было то, что, если это будет в интересах всех участвующих сторон, старая няня вашей дочери не должна оставаться в вашем доме?
— Я помню.
— Знаете, я не могу отделаться от мысли, что для Анжелы, должно быть, очень плохо находиться в обществе такой необразованной и не очень утонченной женщины, как Пиготт. Пожалуй, я все же посоветую вам избавиться от нее.
— Она живет в моем доме уже двадцать лет, и моя дочь очень привязана к ней. Я не могу ее выгнать.
— Увольнять старого слугу всегда больно — почти так же, как выбрасывать старое платье; но когда платье изношено, его нужно выбросить. Разумеется, то же самое относится и к слугам.
— Не представляю, как мне сделать это.
— Я вполне понимаю ваши чувства, но ведь соглашение подразумевает обязательства с обеих сторон, не так ли? Особенно соглашение «за полученную выгоду», как говорят юристы.
Филип заметно поморщился.
— Лучше бы я никогда не имел с вами никаких соглашений!
— О! Если вы хорошенько подумаете, то, я уверена, не станете это утверждать. Ну, значит, решено. Полагаю, она скоро уедет. Я рада, что вы так хорошо выглядите — совсем не так, как ваш кузен, уверяю вас. Я не слишком высокого мнения о состоянии его здоровья. До свидания, напомните обо мне Анжеле. Кстати, я не знаю, слышали ли вы, что Джордж получил решительный отпор в этом направлении; в настоящее время он не намерен больше ни на чем настаивать, но, конечно, соглашение остается в силе. Никто не знает, что принесет нам завтрашний день.
«Что касается тебя и моего любезного кузена, то я очень удивлюсь, если за этим не последует какая-нибудь подлость! — подумал Филип, услышав, как хлопнула входная дверь. — Что ж, придется покончить с Пиготт… Будь проклята эта женщина с лицом злой колдуньи. Лучше бы я никогда не отдавал себя в ее власть; железная рука довольно отчетливо ощущается сквозь бархатную перчатку».
Жизнь никогда не бывает омрачена полностью, и в то утро горизонт Анжелы осветился двумя яркими лучами солнца, которые пролили свой веселый свет на серое однообразие ее пребывания в родном доме. Ибо в последнее время, несмотря на редкие приступы неистового возбуждения, ее жизнь была столь же однообразна, сколь и несчастна. Всегда одно и то же тревожное горе, одни и те же страхи, одна и та же тоска ежечасно окружали ее, как призраки в тумане — нет, не как призраки, а как настоящие живые существа, подглядывающие за ней из темноты. Действительно, иногда неясные предчувствия и неосязаемые страхи, которые постепенно усиливали свою власть над ней, выходили из-под ее контроля и пробуждали в ней неугомонное желание действия — любого действия, неважно какого, — которое могло бы вырвать ее из этих скучных оков нездорового умственного застоя. Именно это страстное желание сделать хоть что-нибудь заставило ее, изнемогавшую физически от удушливой жары летней ночи, а умственно — от мыслей об отсутствующем возлюбленном и воспоминаний о зловещих словах леди Беллами, спуститься к берегу озера в тот вечер, когда Джордж навестил ее отца; оказавшись там, она попыталась хоть ненадолго забыть о своих бедах, отдавшись искусству, которым владела с детства.
То же самое чувство заставляло ее проводить долгие часы днем и даже ночью, когда по всем правилам она должна была бы спать, погрузившись в бесконечные математические расчеты и решая или пытаясь решить почти нерешаемые задачи. Она обнаружила, что напряженные умственные усилия действовали в противовес раздражению, и хотя это может показаться странным, но одна только математика, благодаря интенсивным размышлениям, которых она требовала, оказывала на нее успокаивающее действие. Однако, поскольку нельзя постоянно засыпать лишь при помощи хлорала, не заплатив за это в той или иной форме, освобождение Анжелы от тяжелых мыслей было достигнуто немалой ценой для ее физического здоровья. Когда один и тот же мозг, как бы хорошо он ни был развит, должен усердно учиться и много страдать, плоть не может не отреагировать. В случае Анжелы внешним и видимым результатом такого положения вещей стало то, что она сильно похудела, а истощенный занятиями разум стал давать сбои, погружая свою владелицу в приступы депрессии, которые становились все ужаснее от внезапного предчувствия беды, вспыхивавшего в тайниках ее разума и на мгновение бросавшего зловещий отсвет на его мрак — так ночью молния прорезает непроглядную тьму…
