Как не стоит забывать и о провалившемся «плане Кутлера». Николай Николаевич Кутлер (1859–1924) – русский государственный и политический деятель, юрист по образованию. В 1905–1906 годах, занимая пост главноуправляющего землеустройством и земледелием, он подготовил проект отчуждения частновладельческих земель в пользу крестьянства. Кутлер и два его соавтора (профессор-экономист Кауфман и директор департамента государственных имуществ Риттих) предлагали передать крестьянам 25 миллионов десятин государственных и помещичьих пахотных земель – задолго до Столыпина. Несмотря на то, что предусматривалось взыскание с крестьянства огромного выкупа, даже превосходившего платежи реформы 1861 г., несмотря на то, что к передаче крестьянам были намечены в основном земли «впусте лежащие, а также земли, обычно сдаваемые владельцами в аренду», Николай II отклонил проект. С.Ю. Витте, в то время еще остававшийся главой правительства, поддержал Кутлера, представив царю доклад со следующей примечательной фразой: «Представляется предпочтительным для помещиков поступиться частью земли и обеспечить за собой владение остальной землей, нежели лишиться всего». Николай поставил две резолюции: «Частная собственность должна остаться неприкосновенной», «Кутлера с его должности сместить».
Стоит ли удивляться, что после революции Кутлер перешел к большевикам и работал в Наркомфине и в правлении Госбанка? Стоит ли удивляться, что с 1908 по 1913 г. в стране было зарегистрировано около двадцати двух тысяч (!) крестьянских выступлений? Винить в этом кучку большевиков нелепо. Продолжался старый, как мир, спор меж землепашцем и феодалом – причем феодал был настолько туп, что сопротивлялся любым переменам, своими руками вырыв себе могилу…
Опять-таки в последние годы укрепилось ничего общего не имеющее с исторической правдой убеждение, будто «русский крестьянин кормил всю Европу, продавая за границу зерно».
Более нелепое утверждение трудно себе представить – поскольку сохранилось множество справочников, энциклопедий, мемуаров, свидетельствующих, кто именно «кормил Европу».
Крестьянин-единоличник здесь совершенно ни при чем. Всё до единого зернышка, вывозимое на экспорт, было произведено в хозяйствах южнорусских и новороссийских помещиков. Как говорят на Западе – латифундистов. Вывозимое зерно было собрано с помощью наемной рабочей силы и передовой по тому времени сельскохозяйственной техники – и то, и другое могли себе позволить лишь крупные помещики. Латифундисты. Владельцы «агропромышленных комплексов». «Фермер» здесь ни при чем. Да и не было в России «фермеров». «Ферма» – это отдельно расположенное крестьянское хозяйство, по-русски – хутор. В России же, как во многих других странах, были деревни – места компактного проживания земледельцев, окруженные полями. «Ферма» и «деревня» – совершенно разные вещи…
Вернемся к крестьянам-единоличникам. Они как раз никакого зерна в Европу не вывозили и не могли вывозить – по той простой причине, что из-за малого количества земли и почти первобытного уровня ее обработки не способны были производить излишки.
«И я не тому дивлюсь, что бывали восстания крестьян, а нужно дивиться тому, что их было все же очень мало», – пишет митрополит Вениамин.
Русская деревня до революции хронически голодала – это непреложная истина, опровергающая сказочки о «кисельных берегах». Надежным свидетелем может послужить автор написанных в эмиграции воспоминаний А.Н. Наумов, бывший в 1915–1916 гг. министром земледелия. Он участвовал в борьбе с «самарским голодом» еще в конце прошлого века, когда «небывалые недороды 1897–1898 гг. повлекли за собой почти повсеместное недоедание, а в ряде районов настоящий голод с его последствиями – цингой и тифом». «Что же мне пришлось увидеть? Россия фактически не вылезает из состояния голода то в одной, то в другой губернии, как до войны, так и во время войны». Видный сановник Ламздорф оставил схожие воспоминания: «От просящих хлеба нет прохода. Окружают повсюду толпой. Картина душераздирающая. На почве голода тиф и цинга». Мало того, министр иностранных дел Гирс «в ужасе от того, как относятся к бедствию государь и интимный круг императорской семьи». Царь… не верит, что есть голод! За завтраком в тесном кругу «он говорит о голоде почти со смехом». Находит, что раздаваемые пособия только деморализуют народ, вышучивает тех, кто уезжает в губернии, чтобы наладить помощь. Такое отношение к бедствию «разделяется, по-видимому, всей семьей».
Когда общественность сама пыталась организовать хоть какую-то помощь, этому мешали те же сановники. Полковник А.А. фон Вендрих, инспектор министерства путей сообщения и фаворит царя, посланный особоуполномоченным в пострадавшие от голода районы, дезорганизовал грузовое движение на центральных магистралях, загнал в тупик одиннадцать тысяч вагонов с зерном, шесть с половиной миллионов пудов подмокли и стали гнить.
Доложили царю. Николай раздраженно отмахнулся: «Не говорите о нем вздора, это достойный офицер. Всяких побирающихся будет много, а таких верных людей, как Вендрих, раз-два и обчелся».
Вендрих просто гноил отправленный голодающим хлеб. Алабин, председатель Самарской губернской земской управы, получив крупные взятки от хлеботорговцев, отправил голодающим гнилую муку, а в другие районы – зерно с примесью ядовитых семян куколя и других сорняков. Начались эпидемии, люди гибли от отравления. Алабина отдали под суд, но оправдали ввиду «неумелости».
Еще один фаворит царя, товарищ министра внутренних дел Гурко, которому было поручено создать резерв зерна, за взятку переуступил свои полномочия иностранцу Лидвалю – а тот вообще сорвал поставки. Наумов, говоря о голоде, особо подчеркивал «неподготовленность административных верхов, их неспособность обеспечить снабжение, учет и размещение по стране имеющихся запасов». Так стоит ли удивляться, что по всей стране горели помещичьи усадьбы и идиллические «дворянские гнезда»?
О «готовности» России к Первой мировой войне авторитетно может поведать А.И. Деникин: «Положение русских армии и флота после японской войны, истощившей материальные запасы, обнаружившей недочеты в организации, обучении и управлении, было поистине угрожающим. По признанию военных авторитетов, армия вообще до 1910 г. оставалась в полном смысле слова беспомощной. Только в самые последние перед войной годы (1910–1914) работа по восстановлению и реорганизации русских вооруженных сил подняла их значительно, но в техническом и материальном отношении совершенно недостаточно. Закон о постройке флота прошел только в 1912 году. Так называемая «Большая программа», которая должна была значительно усилить армию, была утверждена лишь… в марте 1914 г. Так что ничего существенного из этой программы осуществить не удалось: корпуса вышли на войну, имея от 108 до 124 орудий против 160 немецких и почти не имея тяжелой артиллерии и запаса ружей».
В числе главных причин этого Деникин называет «нашу инертность, бюрократическую волокиту, бездарность военного министра Сухомлинова – «совершенно невежественного в военном деле».
Ситуация усугублялась еще и тем, что русская армия то и дело шла в наступление совершенно не подготовившись – поскольку союзники, терпевшие поражение за поражением, панически просили помочь, и полк за полком ложился костьми, спасая «цивилизованных» французов и англичан…
