Тесса смотрит в свою книгу.
– Назови трех птиц с пилообразными клювами, которые нередко ошибочно принимают за зубы… и основные области их магического применения.
Я думаю.
– Серый гусь, тукан… и пестрая кошачья птица.
– Хорошо. А каковы области магического применения их клювов?
Я постукиваю пальцами по поросшей травой земле.
– Мешальщики используют их для изготовления зелий, растворяющих металлы… А что еще?
– Косторезы мастерят из них ножи, – замечает Тэйлон. Его глаза закрыты, руки ощупывают копию локтевой кости аллигатора.
– Да ну?
– Ага, – отвечает он. – Это не самые мощные инструменты, изготовляемые Косторезами, но ими хорошо резать мягкие предметы. Например, помидоры.
Линнеа смеется.
– Только тебе может прийти в голову использовать магию для того, чтобы резать еду.
Тэйлон улыбается глуповатой улыбкой; глаза его по-прежнему закрыты. Во взгляде Линнеи читается нескрываемая нежность. Я никогда не видела у нее такого выражения прежде. Ее щеки разрумянились, глаза блестят особенно ярко. Зеленые и пленительные.
– Я отношусь к еде очень серьезно. – Пальцы Тэйлона обхватывают конец кости. – Кажется, это предплечье, да?
– А нельзя поконкретней? – говорит Линнеа.
– Лучевая кость?
Губы Линнеи изгибаются в улыбке.
– Не-а.
Тэйлон открывает глаза и смотрит на фальшивую кость.
– Обманщик, – говорит Линнеа, хлопнув его по руке.
– Это не я сжульничал, а Саския. Она узнала ответ на вопрос от меня.
Я начинаю протестовать, когда Тесса устремляет взгляд за мою спину, и лицо ее светлеет.
– А вот и Брэм.
Я отрываю локти от травы и сажусь прямо. Своими добродушными шутками Тэйлон создал вокруг меня тонкий пузырь из неги, но, когда я вижу Брэма, спускающегося по склону холма, этот пузырь лопается, словно его проткнули иглой. Я застываю, и дело не только в том, что он шагает с трудом, неловко, словно избегая лишних движений, но и в том, что на лице его написана беззащитность, и оно искажено.
Ему больно.
Я, не раздумывая, вскакиваю на ноги.
– Что стряслось?
Брэм смотрит мне в глаза. Взгляд у него странный.
– Виктор.
Я думаю о том неестественном углу, под которым в моем видении была согнута его нога.
– Тогда как же тебе удается ходить?
Я чувствую, что остальные смотрят на нас. Чувствую, что им хочется задать вопросы.
– Что тут происходит? – не выдерживает Тесса.
– Сегодня во время тренировки Брэм получил травму, – объясняет Линнеа. И переводит взгляд на меня. – Но я не понимаю, откуда это известно Саскии.
– Я увидела это, гадая на костях. – Я не говорю, что видела эту сцену несколько дней назад – и что Заклинательнице с даром Ясновидения Второго Порядка такое обычно не под силу, – не говорит об этом и Брэм. К счастью, остальные так беспокоятся за него, что тоже не задают вопросов.
Я поворачиваюсь к Брэму:
– В моем видении у тебя была сломана нога.
Он морщится и опускается на траву.
– Врачеватели, – говорит он. – Хорошие.
– Тогда почему же тебе по-прежнему больно? – уточняет Тесса.
– Мой Наставник не верит в обезболивание. Он считает, что научиться справляться с дискомфортом – это важная часть обучения Костолома.
– Как так можно? Это же нелепо. – Тесса встает перед ним на колени. – Саския, я принесла с собой несколько костей. Пожалуйста, принеси мне их.
У самых корней дерева лежит ее наплечная сумка.
– А магическая книга тебе тоже нужна? – спрашиваю я.
– Нет. Я запомнила расположение костей. Мне нужны только кости и игла.
Я шарю в сумке Тессы, слушая, как она задает Брэму вопросы по поводу терзающей его боли – где болит больше всего, как давно ему сломали ногу, что делал другой Врачеватель, чтобы помочь ему. Голос ее тих и звучит успокаивающе.
Я нахожу в сумке иглу и небольшой мешочек костей. Тесса раскладывает их рядом с Брэмом, затем выдавливает на них несколько капель его крови. Затем проводит ладонью от его бедра до лодыжки, сначала легко, затем надавливая сильнее.
Брэм выглядит как человек, который мучился от жажды и которому только что дали кувшин воды. На его лице отражается облегчение. А затем по нему разливается блаженство, и я чувствую, как к моим щекам приливает горячая кровь.
Тесса садится на пятки.
– Тебе лучше?
Он берет ее за руку.
– Да. Спасибо тебе.
Я думаю о том, как положила руку на его плечо, и жалею об этом.
* * *
– Ты делаешь значительные успехи, – произносит Наставница Кира. Я только что сказала ей, сколько Косторезов находится в соседнем учебном кабинете, и сумела подслушать, о чем разговаривают Мешальщики в аудитории напротив.
В последние несколько недель мы выполняем все более и более сложные задания, и благодаря моим занятиям с Лэтамом и обычным урокам с Наставницей Кирой я наконец-то чувствую прогресс.
– Если так пойдет и дальше, скоро у тебя появится метка мастерства, – говорит Кира.
И у меня возникает чувство, будто в холодный день я подошла к огню.
В наших учебниках по истории говорится, что есть три основных метки, говорящих о том, что твоя жизнь была прожита не зря. Это метка любви, появляющаяся в результате возникновения особенно крепких эмоциональных уз, причем не обязательно романтических; метка утраты, обычно появляющаяся после потери кого-то из близких; и метка мастерства, наиболее неповторимая, которую дают высокие достижения в твоем ремесле. По тем, кто умирает безо всех трех, скорбят особенно безутешно. Первыми обычно появляются метки мастерства – ведь многие достигают высот в своем деле до того, как обретают любовь или теряют кого-то из близких людей, – но только у самых способных учеников метка мастерства появляется до окончания учебы.
Я вспоминаю яркий разноцветный волнистый узор на правой руке моего отца – своего рода произведение искусства, отражавшее не только его талант и мастерство живописца, но также и радость, которую живопись дарила ему. И метку мастерства моей матери – вертикальный овал внутри большего горизонтального с толстыми линиями вверху и внизу. Как кошачий глаз. Эта метка красуется под ее плечом, она мельче и не такая красочная, как та, что была у моего отца, но ей она подходит не меньше.
– Метка мастерства? Вы в самом деле так думаете? – спрашиваю я.
Она улыбается, что с нею случается редко.
