– Кто тебе это сказал?
Брэм улыбается, словно вспомнив нечто приятное.
– Твоя мать.
Его тон будто отпирает дверь в моем мозгу, дверь незнания, и за нею моему взору открываются яркие, блистающие истины.
– Стало быть, ты знаешь ее. И не только как Заклинательницу Костей.
– Она всегда опекала меня. Думаю, она считала, что это ее долг перед Эсме. Еще до того, как я переехал в Мидвуд – в то время, когда Эсме пыталась уговорить меня перебраться туда, – Делла явилась в ее домик и погадала мне на костях.
– И что показало это гадание?
Его губы изгибаются в мягкой улыбке.
– Этого она мне не сообщила. Она просто накрыла мою ладонь своей и сказала: «Я заглянула в твое будущее, Брэм, и уверяю тебя, что там тебя ждет много счастья». Этого оказалось достаточно, чтобы склонить меня к переезду.
Меня охватывает печаль, в горле встает ком. Что, если в его будущем матушка увидела меня? Что, если я должна была стать частью этого счастья? А я вместо этого провела последние несколько лет, отталкивая Брэма и обвиняя его – во всяком случае, про себя – в том, что он чудовище.
Когда я была маленькой, бабушка подарила мне одеяло. На его лицевой стороне была выткана чудесная летняя сцена – деревья, птицы и золотое солнце на голубом небе. Однако изнанка выглядела совсем иначе – месиво из разноцветных нитей, не имевшее, казалось, никакого смысла. Когда матушка сопрягла меня с Брэмом, я решила, что она выбрала мне в пару парня, который, как она знала, был склонен к насилию. Но, быть может, она просто подобрала для меня такого суженого, чье будущее, как она знала, будет полно счастья?
* * *
В полдень шкипер, которого, как мы недавно узнали, зовут Гуннар, приносит нам скромный обед – галеты, вяленое соленое мясо и по одному яблоку Брэму и мне.
– Вероятно, это не то, к чему вы привыкли, но больше у нас ничего нет, – говорит он. – Так что оставьте свои жалобы при себе.
Но Гуннару незачем беспокоиться – как по мне, так я еще никогда не ела более вкусных вещей. Еда утоляет грызущий голод, который мучил меня с тех самых пор, как мы оставили пещеру. И Брэм, видимо, чувствует то же самое, поскольку ест он жадно и не отвлекается на разговор о пустяках.
Когда мы разделываемся с едой, команда показывает нам помещение, где мы можем отдохнуть, – крошечную каюту с двумя койками, расположенными одна над другой. Здесь так тесно, что стоять одновременно мы бы не смогли, так что я опускаюсь на нижний матрас и жду. Брэм залезает на верхнюю койку.
Проходят минуты, и единственное, что я могу слышать, – это ровное дыхание Брэма.
Мне хочется столько всего сказать. Мне все утро хотелось с ним поговорить, но всякий раз, когда я подходила близко к тому, чтобы выложить все как на духу, в последний момент мне не хватало смелости. Однако теперь я чувствую себя иначе – почему-то, когда я оказалась с Брэмом один на один, но не вижу его, у меня развязывается язык.
– Перед своей смертью Эсме рассказала мне, что случилось с твоими родителями. До этого я не знала, и мне так жаль. В тот день на плавучей тюрьме… коснувшись меня, убийца затащил меня в видение о своем прошлом. И я увидела немыслимые злодеяния, которые он творил. Я была в ужасе. А затем, когда меня схватил ты, я увидела пожар в твоем прошлом. Ты был так зол. Вы оба были так злы. А потом, когда я увидела твои метки… я испугалась и поспешила сделать выводы. Я была не права, Брэм, и мне очень жаль. Прости меня.
Он так долго молчит, что я решаю, что он уже уснул. Но затем слышу, как он ворочается надо мной, как втягивает в себя воздух.
– Ты помнишь день, когда мы познакомились? – спрашивает он.
Этот вопрос так неожидан, что я замираю.
– Да, – тихо отвечаю я. Это было в день Праздника Урожая вскоре после того, как Брэм приехал в Мидвуд. Я увидела его, когда он сидел под тенистым дубом, плетя гирлянду из вьюнков, – и я тогда села рядом и сказала, как меня зовут. Поначалу он стеснялся, но я не отставала и в конце концов разговорила его. В конце нашей беседы он сделал из своих вьюнков венок и возложил его мне на голову. Сохрани его, – сказал он. – Он твой.
Я не вспоминала тот день много лет.
– Когда я переехал в Мидвуд, я был так разбит, – говорит Брэм, – но, поговорив с тобой, почувствовал, что у меня все-таки есть шанс обрести там счастье. Что меня все же смогут полюбить. И несколько лет все шло хорошо. Пока…
Я перестаю дышать. У меня возникает чувство, будто мое сердце сделано из стекла. Будто оно прозрачное. Хрупкое. Я ожидаю, что сейчас он закончит фразу. Пока я не попытался помочь тебе, а ты не предала меня. Пока ты не растоптала мое доброе имя. Пока не обошлась со мной как с преступником.
Но он не говорит этих слов. А только вздыхает.
– Мне жаль, что все произошло так, а не иначе.
– Мне тоже. – Мой голос дрожит, я хочу добавить что-то еще, чтобы перекинуть мост через разделяющую нас пропасть, но не знаю, как это сделать. Когда-то у нас с Брэмом был один и тот же путь. Пока я не разрушила все.
Пока не позволила моей свободе обобрать мою судьбу.
* * *
Проходят дни, и я понимаю, почему такие суда, как «Сокол», называют быстрокрылыми – они идут так быстро, что кажется, будто они не плывут, а летят. Мы несемся мимо городов и деревень, до которых нам бы оставалось плыть еще неделю или дольше, если бы мы сели на какой-то другой корабль.
Я стою на палубе, не сводя глаз с фиолетовых облаков на северном краю неба. Вдалеке сияют звезды.
Ко мне подходит Брэм. Кладет руку на полированное дерево бортовых перил. Вокруг так темно, что я вижу его всего лишь как неясную тень.
– Мы приближаемся к дому, – произносит он. – Ты готова?
– Вряд ли я когда-нибудь буду готова, – отвечаю я.
Мы с ним больше не возвращались к тому разговору, который я завела в каюте, и он стоит между нами, словно громадный валун, перегораживающий тропу. Мы оба вежливо обходим его, но мысленно я постоянно слышу слова Брэма: Мне жаль, что все произошло так, а не иначе.
За последние несколько дней в моей душе поселилось нечто теплое. Тяжелое. Небольшое. Похожее на камешек, обкатанный морской водой.
– Уже поздно, – говорю я. – Думаю, я пойду спать.
– Подожди. – Его пальцы сжимают мой локоть, и я замираю.
– Тот наш разговор в каюте… У меня ушло несколько дней на то, чтобы собраться с мыслями. – Он отпускает мой локоть и запускает руку в волосы. – Ошибки совершала не только ты. Я ненавидел тебя за то, что ты увидела те воспоминания, ведь мне хотелось одного – оставить прошлое позади. И потом… после доведывания… ты даже не представляешь, как я ужаснулся, когда стало ясно, что нашей городской Заклинательницей Костей предстоит стать именно тебе. Когда я понял, что за гаданиями мне придется обращаться к человеку, который как-то заглянул в мои воспоминания и увидел несостоятельность моей натуры. – Мне становится тошно, и я судорожно стискиваю перила. – А когда мы оказались сопряжены друг с другом, все стало еще хуже. У меня было такое чувство, будто теперь мне от тебя не спастись, не убежать. И отныне то, как на меня будут смотреть другие, зависит только от тебя.
