– Нет, – я села на кровать. – Определенно не хочу.
Если бы он знал, он убил бы их всех или сделал еще что-нибудь, без чего можно было бы обойтись. Смех Крика затих в комнате Карлоу, и я взглянула на работу Алистера. Он смотрел только на Дверь – и поэтому ходить вокруг него было проще.
– Хорошо, – сказал он. – Если речь идет об Уиллоуби Чейзе, полагаю, я мог бы его помиловать.
Получается, жертвоприношение Уилла не состоится и может быть проведено перед самым открытием Двери. А если у них есть мозги, они заставят кого-то открыть ее раньше. К концу света легче подготовиться, если точно знать, когда он произойдет.
– Я не хочу о нем говорить, – я схватила его дневник и перо.
– Подожди! – он потянулся к моему запястью и заколебался. – Только не это перо. И не эти чернила.
Это были разбавленные водой синие чернила, которыми он написал наш контракт.
– Почему? – спросила я, возвращая ему перо. – Чем эти чернила отличаются от других?
– Всем, – сказал Алистер, стряхивая остатки чернил обратно в чернильницу. Сегодня он забыл надеть перчатки, и его руки были покрыты пятнами, похожими на разноцветные синие синяки. – Их сделала для меня моя сестра.
– Прости.
Я положила руку ему на плечо.
Он наклонился к моей руке, промычал что-то вполголоса, когда я провела пальцами по его волосам.
– Я использую их для важных вещей – для контрактов, подписей для суда и тому подобное.
– Это мило, – сказала я. Я потянула за спутанные волосы. – Ты уже подписал новый закон о правилах техники безопасности и штрафах за их нарушение?
Он промычал что-то неопределенное и почесал свой знак.
Я снова провела пальцами по его волосам, но на этот раз распутывала спутанные пряди далеко не так аккуратно.
– Штрафы заставят их обращать внимание на технику безопасности, – сказал он, – но какое это имеет значение, если мы не сможем закрыть Дверь?
Все умрут. Когда – неважно. Пока я могу сделать жизнь людей лучше, я обязана попытаться.
– Это будет иметь большое значение для всех, кто ждет, когда их работодатель оплатит их исцеление или участок на кладбище, – я распутала его волосы и аккуратно разложила пряди. – Когда на оружейном складе Норткотта случился пожар, он заплатил суверену пятьдесят тиенов штрафа. А месяц спустя он загорелся снова. Моя мама умирала несколько дней. Он заплатил мне четыре халфана.
– Этого не хватит, чтобы заплатить целителю, – пробормотал он.
– Или оплатить похороны, – сказала я. – Однако, это дешевле, чем соблюдать правила и следить, чтобы на фабрике все было как следует.
– Я подниму этот вопрос на следующем заседании, – он откинул голову назад и посмотрел на меня. – Если бы твоя мать не умерла, возможно, я встретил бы тебя раньше. Представь, что мы могли бы сделать за это время.
Наверное, ужасные вещи.
– Но ты продавишь его? – спросила я. – Примешь такой закон?
– Это тебя беспокоит? – спросил Алистер.
Рабочие и осененные находятся в совершенно равных условиях. Пора уже добиться, чтобы это признали. Осененных связывали кровью и чернилами и заставляли использовать своих творцев только «во благо Цинлиры». Но наши деяния редко приносили пользу всем жителям Цинлиры. Плоды, посеянные нашими творцами, пожинали только пэры и богачи.
– Очень тревожит, – я положила руки ему на плечи. – Пожалуйста, Алистер?
– Хорошо, – хохотнул он. – А знаешь, мы могли бы связать их, чтобы они были под контролем твоих творцев. Моя мать всегда хотела это сделать, но, поскольку советники и пэры контролировали ее творцев, она не могла. Однажды она попыталась и чуть не умерла от потери крови. Ты же не связана.
Я откинулась на спинку кровати.
– Ты разочарован, что я не занимаюсь чем-то подобным? Что не использую своих творцев, чтобы делать все?
Он сел рядом со мной, касаясь меня своим правым бедром, и покачал головой.
– Ты делаешь то, что считаешь правильным. Ты знаешь, кто ты и чего хочешь. Мой отец… – он заколебался и снял очки. – Он придумал много правил, особенно для меня и моей матери. Мы должны были им следовать. Однажды моя мать отказалась это делать. Она нарушила правила и забрала его корону. Я все еще следую некоторым из них. Я не такой сильный, как ты. Я – песок под волнами, но ты – край утеса, вечного, незыблемого. Нас всех не будет на этом свете, а ты еще будешь здесь. И ты не будешь тратить время на сожаления.
Мне тоже было о чем жалеть, но я привыкла не тратить на это время. Теперь Крик был старым другом.
– Монстр, что течет по моим венам, – сказал он, – принес мне столько сожалений, что их хватило бы на дюжину жизней. Я постоянно терплю неудачи. Это невыносимо.
– Иногда потерпеть неудачу – единственный выход, – я протянула руку и заправила его волосы ему за уши, проведя пальцами по следам от его очков. – Иногда мы терпим неудачу, даже когда все делаем правильно. Иногда ответов нет.
Алистер покачал головой.
– Нет. В мире есть правила. Благие их знали, а Грешные – нарушали. Если мы сможем понять эти правила, мы сможем сделать все, что угодно.
– Алистер, – вздохнула я. – А что, если мы закончим как Крик? Что если что бы мы ни сделали, этого будет мало? Дверь – творение Грешных. Она не должна подчиняться правилам.
– Я отказываюсь так легко принимать неудачу, – сказал он. – Из этого монстра можно будет извлечь какую-то пользу.
– Может быть, у него хорошо получается только что-то плохое, потому что ты всегда считал его монстром.
Мой грехотворец издал трель, соглашаясь с моими словами. Меня пробрала дрожь.
Алистер обратил на меня взгляд своих темно-серых глаз, обрамленных глубокими тенями, и рассмеялся. Смех его быстро затих.
– Он не из этого мира. Он – сила природы.
– Но он принадлежит этому миру, – сказала я. – Он похож на Дверь – он здесь, но не полностью. Он влияет на нас незримо для нас самих.
Руки Двери было сложнее увидеть, чем руки Уилла, но от этого они не были менее реальны.
– Она может воздействовать на нас даже тогда, когда мы не находимся в ее пределах, – я коснулась губ и ощутила вкус его красной грязи. – Она показала Сафии дверь, которую она никогда не видела.
– Но она не может на нас воздействовать, – сказал Алистер, поднимая ладонь и сгибая пальцы. На стене появилась тень собаки. – Когда мы вне ее границ, она может только нас заманить. И в каком бы мире она ни существовала, достучаться до нас она может только в этой пещере.
Я поднесла руку к плечу и коснулась дыр, которые остались в моем пальто после стычки с Дверью. Они были странными, обожженными по краям, как будто разъеденными тем, из чего состояла Дверь. Она коснулась меня, а я прикоснуться к ней не смогла. Я просунула палец в дыру и коснулась ногтем кожи. Остальные мои пальцы коснулись ткани, не причиняя никакой боли.
