– Мокрой ты будешь, когда окажешься подо мной.
– От слёз разве что.
А после дурная мысль проскакивает. Легче бы в рулетку русскую сыграть, где пять патронов вставлено. Больше шансов на выживание. Но Халид назвал меня отбитой, и такой я являюсь. А поэтому лейку поднимаю, направляя на мужчину поток воды.
Просто так, без цели. Чтобы замолчал и всю надменность потерял. А он… Этот мудак…
Смеётся. Коротко, тихо, будто опасается, что кто-то услышит. Или потешается над моими действия. Халид! Смеётся. Не угрожает, не бьёт и не вырывает душ из рук. А просто головой качает, оставляя на губах короткую усмешку. Лёгкую, приятную.
Не иначе, как все ещё от наркоза отхожу.
– Успокоилась? Могла просто попросить раздеться. Проспишься, отойдешь от таблеток, и начнём говорить. Потому что утром я тебе подобной херни не прощу.
– И сейчас не прощай, Хал, не прощай. Накажи, убей, выгони прочь.
– Нет, колючка, так просто ты не отделаешься.
Это дурацкое «колючка». Меня так пару раз в детдоме пытались назвать, задевая. За что получили сломанный нос и царапины. Ян в том числе. Звучало обидно, злобно. У Халида это издёвкой кажется, словно намёком, что его шипы не пугают.
Он их обламывать привык.
Мужчина рубашку скидывает, неспешно. Словно ничего странного не замечает в том, что насквозь промок. А когда сжимает пряжку ремня, я понимаю, что дело пахнет жаренным.
– Ты же не… Я при смерти!
– По лесу ты бегала довольно резво, Ада. И, кажется, я обещал тебя выпороть. А я слово держу.
– Я не отключалась.
Чувствую себя маленькой, слабой, словно стержень выдернули, оставив только растерянность. Держусь за влажное стекло кабинки, пытаясь удержаться на ногах. Если рухну вниз, Халид точно придумает как это вывернуть в свою пользу.
– Снимай бельё, Ада. Или этим займусь я.
– Нет!
– Ты не пойдешь в кровать в мокром. Я, знаешь ли, беспокоюсь о своих простынях.
– Могу лечь на диване. Или в такси по пути к дому.
– Или можешь заткнуться и делать то, что я говорю.
Киваю, сжимая бретельки лифчика. А потом использую последний козырь – собственную слабость. Прикрываю глаза и начинаю оседать, прямо в руки мужчины. Возможно, ему хватит совести не приставать ко мне.
Цепляюсь за влажные плечи, наваливаясь. Давай, Халид, прояви хоть каплю человечности. И мужчина, хоть удерживает меня, ничем не помогает. Лишь с силой сжимает грудь. Заставляю себя терпеть, выжидать. Не кричать, когда горячая ладонь спускается по животу, задевая край белья. И едва не вскрикиваю, когда меня подхватывают на руки.
– Я тебе личный ад устрою, Ада, - матрас прогибается под моим весом, а в следующую секунду с меня стягивают бельё. И накрывают жарким одеялом. – Ты не представляешь, что тебя ждёт. И лучше не наживай себе новых наказаний.
– Я какие уже есть? – бормочу, ощущая, насколько пересохли губы. И чувствую стакан воды, который так необходим. – Ну? Чтобы я заранее знала, в чём ты меня ещё обвинишь.
– А тебе мало? – Халид нависает, закрывая собой весь мир. – Подбросила жучок.
– Да-да, тот жучок, - закатываю глаза, чувствуя невероятную слабость. Когда адреналин утихает, мир начинает меркнуть. – Который исключительно мой, ага.
– Залепила мне пощечину.
– Заслуженную. Я твоим законам не подчиняюсь, Халид.
– Решила угрожать и едва не умерла. А мне пришлось дергать врачей и спасать тебя.
– Выстави счёт, я оплачу. Даже за услуги носильщика премию дам.
– Оплатишь, не сомневайся. Но я не деньгами возьму. У всех есть цена, Ада. С утра ты назовёшь свою.
Цербер.
Это ведь так просто, Халид.
Принеси мне голову Цербера, и я буду твоей. Как захочешь, что захочешь. Моя жизнь взамен на его, очень ведь просто. Готова даже поклясться своему и твоему Богу, Халид, что так и будет. Назови имя, помоги отомстить, предай своего босса. И тогда я прекращу бежать.
Но куда Богам до моих клятв. Они бы лишь посмеялись. Потому что когда-то это обещание разрушит меня.
Глава 27. Ада
Я просыпаюсь от прикосновений. Лёгких, ненавязчивых. Совсем на хватку Халида не похожих. И инстинкты срабатывают быстрее. Жестко сжимаю чьё-то запястье, когда ладонь касается шеи.
– Не смей.
Рычу, как раненый зверь. Вижу перед собой рыжие кудри и девушку. С лёгкой улыбкой, отсутствием намёка на страх. Свободной перехватывает пои пальцы, заставляя отпустить.
– Всё хорошо. Я – Вера, врач. Осмотрю твою рану.
– У меня швы, а не опухоль мозга. Не надо как с дурой говорить.
– Значит, от наркоза ты быстро отошла. Это хорошо. Можешь приподняться?
Киваю, удерживаю сползающее одеяло. Прислушиваюсь к своему телу, с удивлением отмечая, что болит только шея. Никаких посторонний ощущений. Халид просто оставил меня и ушел?
Ну конечно. Зачем ему издеваться над отрубившейся девушкой, когда намного интересней выждать и поиграть. Халид точно из тех, кто получает садистское удовольствие от момента, когда его соперник ломается. Доказать себе и окружающим силу, власть. Одержать победу. И чем сильнее будет сопротивление, тем больше удовольствия он получит.
– Голова не кружится? – Вера, кажется так она представилась, нажимает на кожу под глазом и светит фонариком. – Ага. Провалов в памяти нет?
– Если были бы, я бы забыла.
Девушка смеётся, шатая головой. Как странно. Ведёт себя, словно каждый день зашивает раненых девушек в доме Халида. Она аккуратно осматривает швы, накладывая новую повязку.
– Не напрягайся, Ада. И больше не бегай по лесу, никакие антибиотики не спасут, если в рану попадёт инфекция. Через год образуется шрам, который можно будет убрать лазером. Придёшь ко мне в клинику, сделаю тебе скидку.
– Вряд ли мне понадобится коррекция. Шрама не будет, не переживай.
– Я, конечно, хороший хирург, но не настолько.
– Поверь, даже швы снимать не придётся. Я умру быстрее.
Едва наклоняю головой, встречаясь с отражением в зеркале. И улыбаюсь, видя потерянность на лице Веры. Наверное, я тоже псих, как и Халид. Со странной любовью шокировать людей правдой.
Но это так. Если я не прогнусь, Халид прогнёт меня сам. Так, как захочет. И, принимая весь исход, у меня нет достаточной защиты, чтобы вырваться из его дома. Лишь ждать, что мужчина захочет со мной сделать.
А ждать я не люблю. Я могу выжидать, строить планы, затаится до нужного момента. Но сейчас всё зависит только от мужчины, а подобное меня раздражало. Семь лет назад я вырвалась из детдома и полностью строила свою жизнь, добиваясь желанного.
