Долг был давно забыт. Долг был не Москве, а Пскову.
Но какое это имело значение? Царь Иван хотел воевать, и плевать он хотел на законность. Годилось все, годились любые предлоги, лишь бы воевать. Московия вспомнила об этой дани, начислила большую пеню за все годы. Епископ Дерпта затягивал переговоры, как только мог, надеясь на помощь от германских князей.
— Если вы не хотите дать денег царю, царь сам придет за ними, — по легенде, так сказал посол Ивана IV, боярин Терпигорев.
В конце 1558 года войска Московии вошли в Ливонию.
Во главе армии стоял казанский хан Шах-Али, и в основном армия состояла из казанских татар и черемис. Воеводами были еще Михаил Васильевич Глинский и Даниил Романович, брат царицы Анастасии, но не они правили бал.
Армия вторглась на 200 верст в глубь страны, практически не встречая сопротивления, и собрала огромные материальные ценности. 11 мая штурмом взята Нарва, 19 июля — Тарту.
Ливонские немцы деморализованы, не готовы к войне, боятся и не хотят воевать. Фюрстенберг собрал всего 8000 человек и поручил командование своему помощнику Кеттлеру (вспомним фамилию одного из героев Сенкевича).
Но войска отступают, крепости сдаются очень легко.
«Везде царило малодушие и предательство», — по словам летописца.
Орден обращается к Дании и Швеции за помощью.
Но Швеция вышла из тяжелой войны с Московией 1554—1557 годов, а во время этой войны Ливония ее фактически предала — вышла из войны, заключив мир с Московией через голову союзника. А Московия даже отказалась вести переговоры «на высшем уровне», вела их через новгородских воевод, нанеся Швеции тяжелое оскорбление.
Дания претендовала в основном на острова и побережья и логично полагала, что при развале ордена и так все получит, без военных действий с Московией.
После Шах-Али в Ливонию вторгается армия Петра Ивановича Шуйского. Этот меньше режет, порой прекращает уж совсем страшные зверства, но проводит политику планомерного, регулярного ограбления. В Дерпте у одного только купца Тизенгаузена «обнаружили» 80 000 марок золотой монетой. Общие же суммы «обнаруженного» в Ливонии считать надо на миллионы. Шуйский по-своему прав: население уже и так напугано, а грабить надо планомерно, аккуратно, а не как эти дикие, не знающие цивилизации татары. Шах-Али и он — это как два сменяющих друг друга следователя, злой и добрый.
В мае 1559 года, под угрозой крымских татар, Иван пошел на перемирие, но уже 2 августа 1559 года князь Андрей Курбский разбил одним ударом всю ливонскую знать под Феллином и захватил всю верхушку ордена в городе, вместе с Фюрстенбергом. Всех их отправили в Москву.
По одним данным, пленных водили по Москве, избивая железными палками, подвергли страшным пыткам, убили и бросили на съедение зверям и птицам.
По другим данным, Фюрстенберг был пощажен и ему дали землю в Ярославской области. В 1575 году он в письме к брату сообщал, что у него нет оснований жаловаться на свою судьбу.
При первом же ударе Ливония, этот пережиток средневековья, разлетелась вдребезги, и, казалось бы, самое время ее попросту оккупировать. Но, во-первых, Ливония вовсе не хочет под руку московского царя. Как ни трудно рыцарям униженно просить о помощи поляков, а приходится. Богатые же приморские города, принявшие протестантизм, не хотят ни московитов, ни поляков, а хотят под власть шведского короля.
Во-вторых, сами великие державы Европы приходят в движение, стремясь поделить лакомые куски.
В 1558 году король Дании Христиан отправил посольство в Москву и потребовал «возвращения» Эстонии (у ордена, замечу, Дания не требовала «исторической справедливости»). «Мы имеем больше прав на Эстонию. Ярослав Мудрый завоевал ее пятьсот лет назад и всю покрыл православными монастырями», — ответил Иван IV. После чего продолжал покрывать Эстонию развалинами, не позволяя всем другим делать так же.
Сигизмунд Август действует, не посылая посольства.
В 1560 году виленский воевода Николай Радзивилл Черный во главе своей армии появился у Риги и объявил о принадлежности всей территории Ливонии Великому княжеству Литовскому. За спиной Литвы стоит Польша, готовая помогать всей силой своего шляхетства.
Последний гроссмейстер и военачальник ордена Кеттлер прослыл у немцев предателем, но, простите, что было ему делать? Из двух зол он выбирал самое меньшее, какое было в его силах.
21 ноября 1561 года он как глава Ливонского ордена признал соединение Ливонии и Литвы. Став герцогом Курляндским, Кеттлер 5 марта 1562 года отдал Радзивиллу свою крепость, крест гроссмейстера, ключи от рижского замка и мантию.
Тогда же происходит на первый взгляд малозначительный эпизод. В 1561 году в Ревель поляки ввели свой гарнизон. А шведы вооружили местных немцев и вместе с немецким городским ополчением разбили и выгнали польский гарнизон прочь. Тем самым 4 июня 1561 года были заложены основы польско-шведских войн, продолжавшихся всю первую половину XVII столетия.
А заодно стало очевидно, что и Литве не позволят «так просто» прикарманить всю Ливонию. «Теперешняя Ливония как девица, вокруг которой все танцуют», — сказал кто-то из современников. Все верно, только вот слово «девица» предполагает и честь, и сохранение какого-то личного достоинства, и право соглашаться и отказывать. Тогда уж — публичная девка.
Впрочем, с 1561 года Ливонии больше нет. И война, и сама история закончились для этого государства. Иван IV бросает свои войска уже против Великого княжества Литовского.
В 1563 год удается взять Полоцк, но уже 26 января следует поражение на р. Улле, 2 июля 1564 года — поражение под Оршей.
А 26 апреля 1564 бежит в Литву воевода из Дерпта, князь Андрей Михайлович Курбский. Тот самый, что пленил всю верхушку ордена и фактически кончил войну.
Андрей Михайлович Курбский (1528—1583) происходил из смоленско-ярославской линии Рюриковичей и был когда-то «другом» царя и влиятельным членом «избранной рады».
Когда боярин или князь отъезжал из Литвы в Московию — это целое государство уходило из состава Литвы в состав Московии. Потому что разрывались отношения вассалитета. Теперь у вассала появлялся другой сюзерен — и вся страна входила теперь в состав другого государства.
Если бежит подданный, естественно, он уносит с собой только то, что может унести на себе. Князь Курбской не только не принес ничего с собой, но польский король и великий князь Литвы дали ему новые владения в компенсацию оставленного в Московии: Кревскую старостию, десять сел с 4000 десятин земли, город Ковель с замком и 28 сел на Волыни.
Ничем особенным князь Андрей себя не прославил.
Воевал на стороне Литвы и Речи Посполитой, в том числе и с Московией, но подвигов, подобных моментальному окончанию войны, больше никогда не повторял.
Бегство Курбского — только первое из событий такого рода. До сих пор ручеек людей тек как раз в другую сторону: православные бежали в Московию. Теперь уже вместе с Курбским бегут по одним данным несколько сотен, по другим — несколько тысяч бояр и дворян со своими ратными людьми А поток только нарастает! В основном бежали люди как раз того слоя, на который опирался Иван IV (и его отец и дед), — служилая мелкота. Знатный человек был исключением в потоке беженцев. Знать надеялась «пересидеть», выжить, договориться, использовать свою родовитость. У дворянства таких шансов не было. Бежали горожане, зажиточное крестьянство. Бежали целыми семьями, целыми ватагами. Земля лежала разоренная, на сотни верст пустая. Между освоенными землями оставались огромные участки непроходимых лесов. Если попытки остановить беглецов и делались, особого смысла они изначально не имели.
