Города были везде, а вот горожане — только в тех странах Европы, которые приняли наследие Великого Рима.
В Риме каждый город имел свою сельскую округу, и этой округой управлял муниципалитет — выборный орган горожан. Город был привилегированный, потому что в нем жили граждане, имевшие право избирать и быть избранными в местные органы власти. А деревня оставалась бесправной, в ней жили обитатели вилл — вилланы.
Город как административная единица у римлян назывался civitas. К концу империи civitas было общепринятым названием городской общины. В этом смысле слово сохранилось до сих пор в романских языках. Тем же словом называли совокупность всех граждан (cives) римского государства. Civis Romanus sum! — Я римский гражданин! — гордо говорил римлянин, носитель неотъемлемых гражданских прав. Тот, за кем стояла необозримая мощь колоссальной империи. Даже вне пределов империи эта формула помогала избежать местного правосудия. Один человек слаб, но в защиту своих граждан империя, не задумываясь, бросала закованные в броню, хорошо обученные легионы.
От этого слова пошло и современное интернациональное слово «цивилизация», — так прочно в сознании западных европейцев утвердилась связь города, культуры и гражданского общества.
А сельский округ, принадлежащий городу и управляемый из города, назывался pag. Житель пага в поздней Римской империи назывался paganos или paganus, и отсюда как раз происходит современное слово «поганый».
Вторгаясь в пределы империи, варвары грабили, разрушали, сжигали города. Завоевав куски империи, франки, вандалы и бургунды убеждались, что города все-таки необходимы, но что делать с ними — не знали. Ни в одном кодексе законов раннего Средневековья до IX—Х веков нет даже упоминания городов. Деревня была варварам понятна, там шло смешение варварских и римских законов, обычаев, образа жизни. Обнищавшие, пустеющие города продолжали жить по римским законам, оставались осколками уже не существующего общества.
До конца Средневековья города оказались крохотными островками гражданского общества в беспредельном море живших общинами деревень.
В странах, возникших на месте Римской империи, сохранялось уважительное отношение к горожанам и пренебрежение к сельским жителям, крестьянству. Виллан — это невозможно перевести ни русским «крестьянин», ни немецким «бауэр». Это — деревенщина, лапотник, холоп. Сиволапое быдло, мордовать которое, издеваться над которым — признак хорошего тона.
В странах, не входивших в империю или в которых практически сменилось население (как в Британии), к крестьянству относились получше. Свободные бонды Скандинавии, английские йоменри — крестьяне-середняки, бауэры Германии вызывали уважение независимым поведением, самостоятельностью, практичностью. Крестьяне не просили ни привилегий, ни земель, а сами могли помогать королям и герцогам, если считали нужным. Составляя 80—90% населения, они хранили вековые традиции народа, его историческую память, его дух. «Купецкое происхождение не есть подлое», — говорят, поговаривал Григорий Шелихов, открыватель Русской Америки.
Жители Скандинавии, Британии, части Германии согласились бы — «крестьянское происхождение не есть подлое».
И польские Пясты скорее выигрывали в глазах шляхетства, скакнув в короли из мужиков.
Крестьяне могли стать рыцарями. Для этого было надо всего-навсего купить полное рыцарское вооружение и боевого коня. В Германии, в Скандинавии бывали периоды, когда короли охотно верстали в рыцари богатых мужиков.
Да и крестьянское ополчение оставалось очень грозной силой: северный тип развития, господа! Столетнюю войну для Англии чуть было не выиграли английские лучники, все как один происходившие из йоменри. И помешали им все те же горожане, французские горожане, вышедшие на историческую арену под знаменами Жанны Д’Арк.
Но и в этих странах, за пределами бывшей империи, тоже появлялись горожане. Общество развивалось, возникало разделение труда, города становились нужны. Эти новые города, выросшие уже после падения Западной Римской империи (Магдебург, Эдинбург, Гдыня, Краков), все равно жили по тем же законам, что и древние города из сердца римского мира — Женева, Орлеан или Неаполь. Жить по этим правилам было удобно и очень привлекательно для горожан. Судите сами: во времена сплошного рабства, сплошной личной зависимости горожанин рабства не знал.
Совсем. Человек, включенный в списки городских граждан, не мог быть продан в рабство, не мог лично зависеть от кого-то. Более того, в городе не мог жить раб. «Городской воздух делает свободным», и всякий, кто проживет в городе год и один день, получает свободу, даже если на нем ошейник раба. В городе нельзя держать рабов.
Город управлял собой сам, через выборный муниципалитет и через выборного голову. В городе улицы расходились от площади, на которой стояли собор, в котором по воскресеньям собирались все жители города, и ратуша — здание, из которого управлялся город. На той же площади по субботам шумел рынок и бил фонтан, из которого горожанки брали воду.
Феодалы очень любили владеть городами — у горожан водились деньги. Феодалы очень не любили, когда города становились вольными, то есть когда они никому не платили. И город окружал себя стенами повыше и покрепче, чем иной королевский замок.
В городе трудно было сделать большие запасы продовольствия, тем более — воды. Осада дорого обходилась феодалам, но еще дороже горожанам.
Скучившись за тесным пространством, за стенами, город жил грязно, неуютно, без отдельных комнат для детей и без садиков перед коттеджами. Эпидемии косили горожан, и город часто превращался в мышеловку.
Но зато — свободно. В странах, где в деревнях жили вилланы, горожане были единственными свободными людьми, кроме дворянства. И даже свободнее дворян, потому что не были связаны ни службой королям, ни кодексом рыцарской чести.
И за свободу — боролись. Расскажу одну историю… Из тех, которые называют историческими анекдотами, потому что достоверность их сомнительна. Но если даже история и выдумана… Впрочем, надо рассказать саму историю.
Когда-то, в середине XI столетия, на улицах некоего города появился незнакомый человек. Он просил подаяние, брался за какую угодно работу и тем кормился первые несколько месяцев. Потом он стал помогать зеленщику в его торговле; появился свой угол, постоянный источник дохода.
А через один год и один день жизни в городе человек пришел на ратушную площадь и дернул веревку колокола. Такие колокола стояли на многих площадях. Тот, кто просил справедливого суда, мог прийти и дернуть за веревку. Горожане соберутся на сход и дадут тебе то, что сочтут справедливым.
Город согласился дать незнакомцу гражданство, и в списки граждан внесли имя, которое он назвал. А еще через год город осадило войско грозного герцога. На этот раз герцог просил не денег, не подчинения города. Он просил только одного: выдать ему бывшего слугу, человека, который оскорбил его, герцога, обесчестил его дочь, обманул его доверие.
Город должен подумать. Сколько надо думать городу?
