— Нет, — отвечает он, щёлкая зажигалкой.
Пока подкуривает сигарету, изучаю хорошо знакомый профиль. С большим трудом подавляю в себе неуместное желание дотронуться до него. Стоит ведь только руку протянуть и коснуться выступающей скулы…
— Как тогда объяснишь то, что происходит? — тихо спрашиваю я.
Поворачивается. Перехватывает мой взгляд, сосредоточенный на его губах. Я помню их вкус и те невероятные ощущения, которые они мне дарили. Кажется, что я целовала их в прошлой жизни. Слишком давно, а ведь прошло всего семь дней! Семь невыносимых дней без Него… Долгих, мучительных и абсолютно ничем не отличающихся друг от друга.
— И всё-таки избегаешь…
— Держусь на расстоянии, — невозмутимо заявляет он, и мы всё так же, не отрываясь смотрим друг на друга. Слишком долго и внимательно.
Я боюсь даже пошевелиться. Падаю в пропасть, чувствуя странную аритмию. Такими темпами мне точно понадобится врач. Слишком много переживаний.
Держится на расстоянии? Я не ослышалась?
— И что это значит?
— А ты как думаешь? — медленно затягивается и выдыхает красивое облако дыма.
Сглатываю. Горло саднит, будто у меня ангина. Я была права: ходить вокруг да около он не станет. Вот сразу и перешли к итогу… Этот намёк весьма прозрачен.
— Понятно, — насмешливо отвечаю я.
Отворачиваюсь. Не маленькая, всё предельно ясно. Но вопреки здравому смыслу на душе скребут кошки. Не знаю, чего я ждала… Положа руку на сердце, не знаю.
— Что тебе понятно, Смит? — спрашивает сквозь зубы.
— Закинь меня домой, пожалуйста, если несложно, — буднично прошу я, изо всех сил пытаясь скрыть песчаную бурю, разразившуюся у меня внутри.
Разворачиваюсь и стремительно иду к машине, которую мы оставили у дороги. Теоретически можно было бы сорваться на бег. Чтобы затеряться в толпе снующих по улицам беззаботных туристов. Но это ведь как-то совсем не по-взрослому, верно?
— А что ты рассчитывала от меня услышать? — безжалостно летит мне в спину.
— Только правду. Больше ничего, — искренне отзываюсь я.
— Смит, — его ладонь ложится на моё плечо.
Я оборачиваюсь, он делает минутную паузу, в течение которой я борюсь с желанием поцеловать его. Кожа горит. Так хочу просто снова почувствовать эти губы…
— Что вдруг так резко изменилось? — тонким, дрогнувшим голосом осведомляюсь я.
Раздражённо вздыхает. Будто снова вынужден объяснять и разжёвывать ребёнку очевидные вещи.
— Я слово дал ему, понимаешь ты или нет?
Замираю, когда убирает с моего лица непослушные пряди.
Ах, вот оно в чём дело… Слово дал отцу. Качаю головой. Стоило и самой догадаться. Хуже всего тот неоспоримый факт, что его глаза полны решимости. И я знаю точно: это пресловутое обещание нарушать он ни в коем случае не станет. Потому, наверное, так горько…
Молчу. Засовывает руки в карманы шорт и опускает взгляд.
— А что насчёт тебя самого? — всё же не могу сдержаться я. — Если отодвинуть обстоятельства, мнение отца и предвыборную компанию твоей матери… Если просто говорить о том, что было между нами.
Пожалуй, это — самое главное. То, что мне так важно услышать. Хочу я это знать или нет — другой вопрос.
Напряжение между нами почти осязаемо. Больно стоять вот так близко, и не иметь возможности хотя бы обнять его. Потому что всё слишком сложно, и потому что мы снова как будто чужие люди.
— А что собственно было? — мрачно отвечает он вопросом на вопрос.
Тысячи осколочков впиваются в мою кожу. Теперь осознаю, что именно это я и боялась услышать. Для него всё происходящее не имеет никакого значения. Что ж, пять баллов! Похоже, Грейс действительно отлично знает своего сына…
— Мне жаль, меня занесло, Смит. За это извини.
Ему жаль? «Занесло?». «Извини».
Эти слова раздаются эхом в воспалённом мозгу. Я пытаюсь сдержать рвущийся наружу гнев. Клянусь, даже дышать больно…
— Ладно.
Выходит даже лучше, чем звучало в моей голове.
— Что значит это твоё «ладно?» — почему-то бесится он.
— А о чём конкретно ты жалеешь? — смеюсь я, изгибая бровь.
В ушах шумит, и начинает болеть голова. Убраться бы отсюда поскорее, но вместо этого я стою напротив парня, которого, как мне казалось, я…
— Ты же и сама понимаешь, ни черта хорошего не вышло бы, — всё также, не отрывая от меня прожигающего взгляда, небрежно говорит он.
Равнодушно пожимает плечами. Киваю, стискивая зубы. Удивительно, никогда не думала, что сказанные кем-то слова, могут так сильно ранить. Сейчас я чувствую себя гораздо хуже, чем в тот день, когда лежала избитая на плитке. И да, ему бы остановиться, но он снова произносит то, отчего моё сердце разбивается вдребезги. Как хрустальная ваза, которую потом никак не склеить.
— Мы неплохо провели время, но нам надо притормозить.
Само спокойствие. И это весьма циничное: «неплохо провели время». От его абсолютно ровного голоса внутренности покрываются кромкой льда. Но кровь кипит, лихорадочно пульсируя по венам. Размывает по телу яд, приправленный отчаянием и безысходностью.
— Пусть всё вернётся на свои места…
Солгу, если скажу, что не думала о таком исходе. Но ещё больше солгу, если стану отрицать тот факт, что всё же надеялась услышать нечто иное.
Какое-то время смотрю ему в глаза. Пытаюсь отыскать там хоть что-нибудь…
И не могу…
Злится, раздражён. Будто не в состоянии вытерпеть эти несчастные несколько минут рядом со мной!
Одеревеневшие пальцы касаются ручки. Открываю дверь и сажусь в машину. Изо всех сил стараюсь «держать лицо». Не позволю себе проявить слабость. Не дождётся он ни слёз, ни скандала. С этим никаких проблем не возникало. Я не привыкла всё усложнять, да к тому же, истерики — явно не моё… Именно поэтому, пока он возвращается на своё место, сижу и невидящим взглядом смотрю в лобовое стекло. Внутри абсолютная пустота.
Выжженная палящим солнцем пустыня…
