Желаний, которые так долго отзывались тянущей болью в груди.
Теперь слишком реально.
И слишком опасно.
Глава 5
Темный лес
В прошлом
Посреди густого леса открывалась небольшая поляна: вокруг пни и выжженная трава. На вязкой и мокрой земле был вычерчен и посыпан магическими углями круг. Он, как и треугольник, прорисованный внутри, переливался оранжевым пламенем.
В каждом углу стояла ведьма в черном плаще с широким капюшоном, который скрывал хозяйку, поэтому их силуэты казались безликими. Они едва слышно шептали заклинания, поддерживая огонь и вливая в ритуал свои силы. К полуночи они запечатают демонов, отбирающих жизни обитателей Хилмора.
Чуть поодаль, в тени елей, стояли еще три ведьмы. Следуя правилам обряда, они подойдут к костру следующими, образовывая новый треугольник.
Шестеро защитниц против шестерых охотников. В эту ночь они отдадут почти всю магию города, чтобы запечатать в склепах демонов.
Слова нитями разлетались по лесу, переплетались с ветром, и на них нанизывались крошечные угольки магии. Они создавали свой, огромный, почти необъятный костер – рамки, за которые темные твари не выйдут. Колдовство оттеснит их к старинным склепам, а там уже верховная ведьма поставит свою точку, укладывая охотников в каменные гробы.
Хотелось бы назвать демонов безликими, но все они были разными. Живыми, настоящими. В человеческом облике не отличить в толпе.
Шумели деревья, будто тоже шептали заклинания и передавали их стуком ветвей. Лес хотел дышать, город – жить. А охотники высасывали энергию, продлевая свое существование. Вестники – для магии, их сердца запечатывали в кольцах. Город и природа – для бессмертия.
С последним словом ведьминого круга это прекратится.
Шелест губ затих. Ритуал завершился, но все стояли на своих местах. И только одна из девиц сняла капюшон, открывая спутанные белые волосы. Она вытянула руку и бросила в середину костра соль.
– Не жить тем, кто не хочет. Жить тем, кто желает. Как принято запечатывать сердца вестников, пусть закрывают в черных ларцах сердца вампиров и топят на дне океана. И быть неделе после Самайна, которая подарит демону связанных любовью вестника и вампира. Тогда станет он свободен и поможет братьям своим. А пока спите. Спите. Любовь вечна – она подождет.
Повисла тишина. Мгновение – и круг заклинания замкнулся. Никто не сошел со своего места, зная, что это был единственный шанс запечатать охотников.
Но теперь, когда костер переливался алым светом, а угли шипели под мелким дождем, ведьмы отступили – их дело сделано.
– Погубила тебя кровоточащая рана, – начала говорить одна из них и взяла посох. Эта была главнее других. – А я не увидела в тебе этой гнили, Иллин, дочь Эйлин.
– Любовь не рана. Если отзывается болью – никак не унять.
Она отвечала, едва произнося слова. В ее глазах блестели слезы, а спокойствие, с которым к ней обращались, иглой вонзалось под ребро. Им не понять, они будто никогда не любили. Будто им чужды человеческие эмоции.
– Ты предала ковен!
– Я не предала свои чувства.
Сказала, и сердце екнуло. Знала, что пощады не будет, но единственное, чего она желала, – еще один, только один прощальный поцелуй, чтобы после него утонуть в боли навечно.
– Ты отдала их тьме.
– Любовь не выбирает, она вспыхивает и никуда не уходит. Лишь со временем превращается в уголек, гаснет и тяжелым камнем напоминает о себе.
Иллин говорила это и понимала – из-за неподъемного груза нечем дышать. А хочет ли она?
– Не быть тебе ни костром, ни углем, ни камнем. Твоя любовь – яд. Тони в нем, да не захлебнись.
Главенствующая ведьма ударила посохом о землю, и та разошлась, образовывая круглый ров вокруг предательницы. Пока заклинание оцепенения работало, одна из ведьм нарисовала ей символ на лбу, другая сорвала с шеи кулон.
– Ты избрала свой путь. Нет тебе места в ковене, нет для тебя защиты.
Иллин стояла как вкопанная: ни шелохнуться, ни слова сказать. Хотелось упасть на колени, закрыть лицо руками и что есть силы кричать от боли, разрывающей ее изнутри. Она потеряла дом, потеряла любимого. Не знала, что из этого хуже, от чего не хотелось дышать.
Но теперь, видя насмешку у одной из ведьм, осознала – все к лучшему. В глазах бывшей подруги горела ярость, и не было ни капли понимания. Та резко и с нажимом навела символ на лбу – печать изгнания. Грязь смоет дождь, но рисунок будет виден всем ведьмам на жизненном пути.
Другая девушка действовала так неуклюже и виновато, что Иллин начала злиться сама.
Кто-то подошел с любопытством, кто-то – из чувства долга, но в итоге все лица смешались в единое. Им стала верховная ведьма. Она безразлично протерла платком кожу Иллин и привычно сухо сказала:
– Нет тебе места среди тех, кто служит Хилмору, и не будет среди тех, кто выбрал свой ковен.
В прошлом
По телу пробежал холодок. После него по затылку растеклась глухая боль. Нужно дышать. Медленно. Спокойно.
В мыслях все время проплывали бокалы вина, стоявшие на серебряных подносах на вечеринке в честь Дня Всех Святых. Фрея отчетливо помнила терпкий вкус и дурманящий эффект. И только сейчас поняла, что в них был то ли яд, то ли зелье.
Сил открыть глаза не было. Холод высасывал страх и приглушал боль. Пахло кровью. Этот запах будоражил и подсказывал, что она в опасности.
Хлопнула дверь, и послышались шаги. Где бы ни была Фрея, до нее доносился монотонный женский голос.
– Я привела их, привела, опоила и привела. Скоро ты будешь свободен. Любовь бесконечна, она растопит твои оковы, даст вечную жизнь. Нам. Вместе. Он – новообращенный вампир, она – вестник. Теперь никого не нужно искать, я все сделала, все сделала… чтобы быть рядом с тобой.
Несмотря на слова незнакомки, Фрея не испытывала к ней ни сочувствия, ни уважения. В этом голосе звучало наваждение, безумие.
Преодолевая мигрень, ведьма открыла глаза. Вместо четкой картинки плыли пятна. Чуть позже, когда зрение привыкло, она осознала, что находится возле склепов охотников.
Это место ни с чем не спутать. Здесь лучше не дышать, не будить темные силы. Надо бы бежать и не оглядываться, но руки и ноги связаны…
Слушая вой ветра, гуляющего среди могил, Фрея смотрела на свою похитительницу. Эта ведьма потеряла человеческий облик. Вместо глаз – белые склеры. Пепельные волосы и длинные пальцы-когти. Она ссохлась, поэтому куталась в тряпье. На лбу переливался символ.
