– Хорошо ли вы спите по ночам? Не мучают ли вас кошмары?
О той мути, которая мне снилась теперь постоянно, я рассказывать не собиралась. Но, если сейчас заладить «все хорошо», моим ответам, конечно, никто не поверит. Приходилось изворачиваться на грани правды.
– Мне что-то снится… Но я забываю об этом утром.
Ложь.
Док благожелательно кивнул, даже сделал вид, что записал что-то в блокнот.
– Приступы депрессии, плохого настроения? Обиды?
Последнее слово он отделил от остального предложения, как значимое. Хотел получить настоящий ответ, и врать не имело смысла.
– А вы бы не обижались, если бы над вами издевались столько дней подряд?
Глаза за тонкими стеклами очков – обычных стекляшек, таких же притворных, как и человеческая одежда, – оживились.
– На кого-то конкретного?
Наверное, он хотел бы, чтобы я сейчас вскинулась, как фурия, начала проклинать за жестокость быков, кареглазого и остальных, но я вежливо и невесело улыбнулась.
– На судьбу, скорее. За то, что со мной все это случилось.
– Понимаю. – Он понимал. Но что-то свое. – Мы стараемся сделать так, чтобы вы поскорее об этом забыли.
– Вы уже неделю делаете так, чтобы я об этом помнила.
Выпад. Сочувствующая маска на лице.
Выпусти они меня в нормальный мир, и СЕ забылся бы быстрее и проще.
– Согласен. Но предписания, понимаете ли.
– Боитесь выпустить наружу психически нестабильную личность? Маньяка?
– Всякое случается (…случалось…), – отозвался док осторожно. – Бывало, люди заканчивали жизнь самоубийством.
Не мой случай. Жить мне теперь хотелось яростно, отчаянно и очень сильно. Совсем не так, как раньше. Выдернуть, наконец, из души занозу-Лиама, который скрылся в закате сразу, как завершил со мной (или надо мной?) работу.
– Вешаться я не собираюсь. Кидаться на людей тоже.
– Это очень хорошо, – карандаш вновь что-то рисовал в блокноте.
– Когда…
– Завтра. – Док понял без слов. – Сейчас вы подойдете в кабинет со сканером, мы снимем данные активности вашего мозга и другие показатели, проанализируем. Если все хорошо, если штаб даст добро, завтра вы вернетесь к нормальной жизни.
Хорошо бы. Но «если, если…» Штаб. Кажется, эта тихая, почти невидимая война никогда не закончится.
Сердце замерло от волнения – наружу хотелось.
– Если жалоб нет, – Комиссионер в штатском смотрел ровно, как хамелеон, – я вас больше не задерживаю.
*****
Уровень СЕ.
Лиам.
«Все хорошо. Все отлично…»
Она врала.
Он просматривал каждый сеанс в записи, вглядывался в ее лицо и видел многое – Кейна пребывала в бешенстве. Но играла она, как титулованная актриса, пыталась дурить доктора до последнего. Тот, однако, считывал импульсы напрямую, минуя слова.
Ее взгляд стал другим. Не испуганным более, не забитым, очень острым. Все еще опасливым, настороженным, но уже ощущающим, что жизнь имеет цену. Кейна отращивала броню, и делала это быстро. Лиаму нравилось. Чем толще броня, тем интереснее.
Диас (коллега, которого Кейна мысленно звала «кареглазым») попытался провернуть этот трюк сутки назад с новоприбывшей девчонкой, решился на «слияние», даже дошел до пятидесяти одного процента… И сдался. Девчонка в реанимации – перегрев нервной системы, совместимость энергий нулевая.
Лиам мысленно возвращался к этому время от времени, думал, размышлял. И все больше убеждался, что ощутил крошечный шанс, надежду на благополучный исход (почти невероятный, но все же) тогда, когда впервые «вошел» в нее взглядом. Кейна дрогнула… но расслабилась. И нет, ему не показалось – она шатко, с большим усилием, но добровольно сумела отступить внутрь себя. Ее первую на его памяти не пришлось «рвать».
И только поэтому позже он «влил» себя полностью, хотя была договоренность с Диасом более это испытание не проводить. Потому что восемнадцать умерших только за последние месяцы – мужчины, женщины… Люди мялись под компрессией, как бумажные.
Кейна не смялась.
Диас скрывал настоящие эмоции, хотя определенно испытывал их. Даже поставил свою подпись в рапорте напротив отсутствующих отметок коллеги на работе в последующие дни. Подтвердил, что Лиам проводил восстановительно-реабилитационные действия по отношению к пережившей клиническую смерть заключенной.
Пережившей клиническую смерть… Полную отключку.
Кейна не могла начать дышать. Ни по каким показателям. Но она задышала. И теперь сидела в записи на стуле напротив дока, старалась выглядеть спокойной, а Лиам, всматривающийся ей в глаза, до сих пор помнил, как конвульсировали вокруг его пальцев скользкие горячие мышцы. Начинал вибрировать всеми полями, вспоминая ее оргазм, чувствуя его до сих пор, неохотно входил обратно в рабочий режим.
Грера пока не буйствовала – лишь трое новеньких. Двое сразу «в утиль», третья пыталась держаться, но Диас, который теперь молча желал повторить то же самое, что удалось Лиаму, почти убил ее.
«Сто процентов!» – красный свет системы.
«Дыхания нет… Пульса нет…»
Живая Кейна на стуле.
Комиссионер, случайно или намеренно адаптировавший под себя женщину, становится зверем. Очень тихим и очень наблюдательным. И уже никогда не выпускает «жертву» из вида.
«Хорошо ли вы спите по ночам? Не мучают ли вас кошмары?»
В Кейне зрела агрессия – плотная, как скатанное ватное одеяло, сухая и взрывоопасная.
«Все хорошо. Все отлично. Когда меня выпустят на волю?»
Она хотела «в мир».
Лиам испытывал смешанные чувства.
Но висел над клавиатурой вопрос дока: «Подтверждаете ли вы разрешение на выход для мисс Дельмар?»
Она прислонялась к его плечу обнаженная, она укусила его. Она просила его завершить начатое – пальцы Лиама застыли над кнопкой.
Она бесилась оттого, что ее поместили в «санаторий», пока еще не знала о том, что тот самый мужчина с двуцветными глазами, коим она мысленно его именовала, выписал для нее максимальный бонусный пакет. За причиненный ущерб – физический и моральный, – за пережитую клиническую смерть.
За единение. За волны возбуждения. За доверие.
За то, что испытал с ней. В ней.
– Да, – проговорил вслух после долгой паузы, – выход наружу разрешить.
И приложил палец-печать к висящей в воздухе таблице.
Глава 12. 101
(Imagine Dragons – Nothing Left To Say / Rocks Medley)
