Лично я в столь повсеместное и тотальное распространение идиотизма в строго определенный временной период поверить просто не в состоянии. Наша реконструкция событий хороша хотя бы тем, что не усматривает в прошлом столь несметного скопления идиотов, какое расплодили сторонники «классической» версии. У нас все как раз весьма логично, лишено нелепостей и несуразностей…
СЕВЕР И ЮГ.
В том, что со временем слово «татары» перестало означать «вооруженную силу», «войско» и прилепилось к конкретному народу, нет ничего удивительного. Почти схожие примеры в истории прекрасно известны: когда военный термин приобретал характер политического ярлыка, синонима. А то и наоборот…
«Мамелюками» в Венгрии в XIX веке звались приверженцы одного из тогдашних политических течений, а также группа депутатов парламента. Слово «янычар» сплошь и рядом становилось синонимом необузданности, зверства, вольницы — хотя термин «ени чери» на деле означает «новое войско». ( В свое время войско янычар и в самом деле было «новым» по сравнению с существовавшей до того пехотой «яя». )
От слова «всадник» образовано французское и немецкое «дворянин», то есть «шевалье» и «риттер». «Улан» в турецком языке первоначально означало что-то вроде молодого холостого парня — из таких набирались особые конные полки. Впоследствии стало названием рода войск практически во всех европейских странах, как и «гусар» (первоначально «хусар» — что?то вроде удальца, сорвиголовы). Гусары участвовали еще в первой мировой войне, а уланы дали свои последние бои в сентябре 1939?го…
Но самый яркий пример — «запорожец». Этот термин объединял людей любой национальности и любой прежней веры. В Запорожской Сечи мог остаться ( при условии, что, каково бы ни было его вероисповедание допрежь, отныне он принимает православие ) кто угодно — москвитянин, польский шляхтич, турок, степной кочевник, европейский искатель приключений. Постепенно этот плавильный котел превратил запорожцев в часть украинского народа.
Видимо, то же самое происходило и с татарами…
Кажется, настало время переходить к отточенным формулировкам и обобщающим гипотезам.
В моем представлении, дело обстояло примерно следующим образом. От Новгорода до Северного Кавказа
[64]
и восточных берегов Каспийского моря обитали если и не стопроцентно родственные по крови народы, то жившие в некоем симбиозе, опять-таки порождавшем многовековые родственные связи, соучастие в делах друг друга, полностью отвечавшее обычаям феодальной эпохи: когда вчерашние враги завтра объединяются против общего противника, а послезавтра этот противник становится союзником кого-то из тех, с кем только что воевал. Феодализм не знает непримиримых враждующих лагерей как меж родственными народами, так и внутри одного народа. Непримиримость, национальная или религиозная, некие четкие рубежи, по обе стороны которых обитают постоянные, заклятые враги — изобретение более позднего времени.
В этой причудливой смеси столь же причудливо формировались союзы, коалиции, браки, дружба и вражда. Москвитяне, русские, волжские болгары, половцы, печенеги, южные татары и «татары европейские», по большому счету, были обитателями одной огромной коммунальной квартиры, где хватает и пьяных драк, и умиленных лобызаний. Не стоит забывать, что в те времена религии были еще неустоявшимися, не обретшими тех четких «рубежей распространения», с которыми мы сталкиваемся в более поздние времена. А потому половцы и татары были христианами — а в северных русских землях все еще шла упорная борьба с остатками язычества. Ислам понемногу проникал в южные области «Золотой Орды» — т.е. огромного региона, объединявшего все вышеназванные народы. Но не стал еще автоматически связываться с понятием «татары». Словом «татары» по старой памяти назывались войска.
Первоначально я полагал, что безоговорочный разрыв меж Севером и Югом и в самом деле связан с именем хана Узбека, который в XIV в. железной рукой ввел на юге мусульманство, вынудив татарских приверженцев христианства массами бежать на север, на Русь. Однако углубленное изучение летописей и книг ранних историков вроде Лызлова показывает, что все гораздо сложнее, и процесс был не в пример более длительным…
При словах «Крымское ханство» в сознании у нас прямо-таки автоматически возникает образ лютых супостатов, то и дело совершавших набеги на Русь, чтобы уводить вереницы пленных и потом продавать их на невольничьих рынках.
Все верно. Вот только образ этот стал соответствовать истине лишь после… 1506 г. До этого обстояло совершенно иначе. Даже верные сторонники «классических» версий вынуждены сквозь зубы признавать: врагом России Крымское ханство стало лишь в начале XVI в.
Ранее этого времени мы сталкиваемся все с тем же симбиозом.
В XIII-XV вв. в Крыму преспокойно обитают генуэзцы и славяне. «Татарского» владычества, в общем, не чувствуется — один «татары» кочуют по крымским равнинам с табунами, зато у других — свои города
[65]
. На Руси тем временем потомки Александра Невского строят централизованное государство, опираясь на «татар», т.е. на войско, содержащееся на средства, собранные в виде «татарского» налога-десятины и состоящее из рекрутов, призванных по «татарскому» варианту мобилизации — т.е. служить обязан каждый десятый.
Управляющие Крымом ханы сплошь и рядом выступают как верные союзники славян. Более того, они частенько-вассалы славян…
Примеров множество. В 1421 г. крымчане — союзники великого князя Василия в походе на Казань
[66]
. Чуть позже помогают князю в его борьбе с печально известным Дмитрием Шемякой. В 1491 г., наоборот, русские войска появляются в Крыму, чтобы помочь хану Менгли?Гирею в его борьбе со своими сепаратистами. 1499 — Москва и Крым выступают на Литву, позже совместно воюют с той же Казанью и Польшей.
Когда в 1443 г. умирает бездетным крымский хан Девлет-Гирей, послы крымских татар в поисках нового владетеля отправляются… в Польшу, к королю Казимиру! Дело в том, что именно в Польше, точнее, в Литве обитает Ачи-Гирей, имеющий больше всего прав на крымский стол. Литовский великий князь пожаловал Ачи-Гирею целый город, там он и обитает… Король Казимир, рассмотрев просьбу татар, утверждает Ачи-Гирея крымским ханом, и чтобы ввести его во владение, в Крым с ним вместе отправляется приближенный Казимира, «маршалек» Радзивилл.
Между прочим, в Литве с завидным постоянством находят убежище крымские, золотоордынские и казанские ханы, потерпевшие поражение в междоусобной борьбе. Не на юг отчего-то бегут, к мусульманам, а в христианскую Литву…
В 1444 г. под Рязанью внезапно появляется некий «ордынский царевич Мустафа» с «татарской» ратью. И просит… впустить его в город, чтобы перезимовать. Его впускают — как пишет в растерянности один из историков, «неизвестно почему».
Да, скорее всего, потому, что Мустафа не какой-то там дикий ордынец, асвой. Странны дальнейшие события — узнав, что Мустафа пребывает в Рязани, московский князь Василий Темный отчего-то разгневался и послал двух воевод с дружиной. Мустафа вынужден уйти из города, на него нападают с двух сторон: с одной — московская пешая рать, с другой лыжники-мордвины и рязанские казаки. ( Впервые в русских летописях появляется это слово — «казаки». )
