– Я хотела тебя защитить! – воскликнула Жаклин.
– От кого? От чего? – с надрывом прокричал Арман.
– От тебя самого! От мучений, подозрений, от чувства вины!..
Жаклин не договорила. Северин, словно сжалившись над женой, немного отодвинул ее и выступил вперед.
– Постарайся понять, – сказал он, – никто из нас не ожидал, что она проснется в тебе. В наших предках никогда не было подобной мощи. Она либо вот так вдруг рождается, либо добывается с помощью страшных, темных заклятий. Тот, кто взывает к ней, много отдает взамен. – Отец Армана тряхнул тяжелой головой, будто вытряхивал из нее все лишнее и пытался вернуться к нужным словам. – Твоя мать на самом деле немного преувеличивает. Да, ты поддался темной силе, но разум не утратил. Когда ты немного перестарался и чуть не подставил всю семью под удар, она решилась на радикальные меры.
– Главное, – вновь вмешалась Жаклин, – ты должен знать, что эта сила в тебе дремлет. Она подавлена очень надежным заклинанием. Ты не имеешь отношения к этим убийствам!
Что-то странное, отчаянно болезненное звучало в голосе матери Армана. Она была готова вот-вот сорваться на плач, но из последних сил держала себя в руках, которые, кстати сказать, дрожали. А еще у меня сложилось впечатление, что мадам Дюваль не до конца откровенна. Можно назвать это профессиональным чутьем, которое никогда меня не подводило.
– Поверить не могу! – вымученно сказал Арман. – Не могу поверить, что вы скрыли это от меня! Что еще вы скрываете? Может, уже пора мне узнать, что случилось в Марселе? Что такого я сотворил, если чуть не поставил под удар всех?
– Это уже не имеет значения, сынок, – окончательно беря себя в руки, ответила Жаклин. – Пусть прошлое останется в прошлом. Там ему самое место.
– Вы не понимаете, что делаете только хуже? – вырвалось у меня. Глядя на эту «стальную» женщину, я негодовала. – Вы мучаете его еще больше! Он терзает себя всевозможными догадками…
– Не смей лезть не в свое дело! – отрезала она. – Радуйся, что я не придушила тебя собственными руками.
Арман хотел сказать что-то в мою защиту, но этого не потребовалось. Увидев в этот вечер мадам Дюваль почти раздавленной, я почему-то перестала ее бояться. Нет, конечно, я понимала, что ее сила смертоносна, но страх все равно куда-то подевался. Словно отошел на второй план, когда речь зашла о благополучии любимого человека. Я не задумываясь шагнула ближе к разъяренной женщине и сказала, глядя ей в глаза:
– Каждый из нас защищает любимых людей по-своему! Вы делаете это эгоистично, не давая сыну выбора и возможности решать самому. Он вправе знать, что с ним случилось! Его боль, его сомнения и страдания убивают меня! Я схожу с ума от бессилия, не имея возможности дать Арману то, что позволит ему примириться наконец с прошлым! Вы же, обладая подобной властью, не хотите ею воспользоваться, чтобы прекратить эту пытку!
– Да как ты смеешь! – взвизгнула Жаклин и едва сдержалась, чтобы не пустить свою магию в ход. – Что ты знаешь о нашей семье и о ее страданиях? Кто дал тебе право судить меня? Ты знаешь, что такое боль утраты? Знаешь, что такое видеть, как медленно и мучительно угасает жизнь в твоем ребенке? Не говори мне о бессилии!
– Мама, – остановил ее Патрис и бережно обнял за плечи. – Не надо. Все хорошо. Ты радоваться должна, что у твоего сына есть такая яростная защитница, которая любит его всем сердцем и готова сражаться за него даже с тобой.
Голос Патриса звучал ласково, и это возымело должный эффект. Глаза Жаклин уже не пылали гневом. Она сделала шаг назад, повинуясь словам сына, и сделала несколько глотков воздуха. Я же тряслась от ужаса и неясно откуда взявшегося холода. Старший сын аккуратно отстранил мать от нас с Арманом, и мне даже показалось, что он будто выстроил между нами невидимую стену в попытке оградить Жаклин. Мне вдруг подумалось, что эти двое привязаны друг к другу намного сильнее, чем к прочим членам семьи. Странное чувство зародилось внутри. А если Амеди совсем не случайно написал, что слабость Жаклин именно Патрис? На душе стало скверно. Так, будто я коснулась чего-то запретного, чего-то, что мне было знать не положено.
В голове все крутились ее слова об угасании ребенка? О чем это Жаклин говорила? Если бы об Армане, он, возможно, уже поведал бы мне. Я вспомнила собственную маму и то, как именно изменились наши с ней отношения после случившегося со мной в юности. Страх потери навсегда отпечатался на ее лице. И сейчас этот страх я видела в глазах Жаклин.
Глава 23
Возвращение к началу
– Хорошо, – примирительно поднял руки отец семейства, – давайте все успокоимся. Прошлого не вернешь. Все проблемы с ним мы будем решать позже, и только внутри семьи.
Скорее всего, это был намек на мое нежелательное присутствие. В одном Северин Дюваль оказался прав – нам всем стоило успокоиться.
– Кому вы продали машинку, мадам Дюваль? – спросила я.
Жаклин недовольно скривилась, будто один мой голос раздражал ее так, что хотелось удавить меня прямо на месте. Она демонстративно сложила руки на груди, давая понять, что отвечать не намерена. Что за глупое упрямство?
– Возможно, я немного перешла границу, и мне не следовало оскорблять ваши материнские чувства, – с трудом выдавила я из себя.
Слова дались нелегко, но кто-то же из нас двоих должен быть умнее. Пока Жаклин будет упираться и демонстрировать мне свою неприязнь, мы не продвинемся ни на шаг. Пусть эта женщина мне неприятна и ее поступки, мягко говоря, казались жестокими, но она все же мать Армана, и мне придется с этим считаться. Поэтому я продолжила:
– Я могу не нравиться вам и даже вызывать раздражение, но сейчас мы все хотим только одного – разобраться в происходящем и избавиться от человека, который втянул нас в эту грязь.
Мать Армана бросила взгляд на мужа, который хмуро размышлял над чем-то, возможно, над моими словами. Он будто очнулся от временного забытья и, взглянув на супругу, твердо кивнул. Жаклин вздохнула и посмотрела на нас с Арманом:
– Я отвезла машинку в Марсель, и там ее выкупил Филипп Шаплен.
Мы с Арманом невольно вздрогнули, а потом переглянулись. Эту фамилию мы оба уже слышали.
– Ты серьезно? – спросил младший Дюваль.
– Да, а что?
– Когда я спросил у тебя, кто мог бросить вызов отцу, ты назвала это имя, а теперь говоришь, что это именно он выкупил машинку?
– Да, – ответила Жаклин. – Когда я продавала ее, мне не было дела до того, кто избавит меня от фамильного проклятия. Признаю, она принесла немало радости в наш дом, но и горем не обделила. До определенного момента она служила лишь во благо…
– Может, дело не в машинке, а в том, что где-то вы сами сбились с пути? – вырвалось у меня, прежде чем я успела прикусить язык.
Новый испепеляющий взгляд Жаклин вынудил меня сглотнуть и пообещать самой себе следить за словами, которые я адресую этой женщине.
