– На самом деле нет ничего впечатляющего, когда нет другого выбора. Что я должна делать, причитать «горе мне» до конца жизни? Мне по-прежнему доступны рассветы, как и всем остальным. И если я не воспользуюсь этим, то совершу глупость.
– То есть ты хочешь сказать, что мир слишком велик и прекрасен? – поддразнил он ее.
– Возможно, мне до сих пор грустно. Но я не должна погрязнуть в депрессии и не должна полностью игнорировать все хорошее, что еще ожидает меня. Это легкомыслие и расточительство.
Люк минуту молчал, вертя стакан на столе.
– И еще, отвечая на твой вопрос, день рождения у меня 3 марта. Я училась в Мэрилендском университете и получила диплом бакалавра в области бизнеса. Я на полпути к окончанию онлайн-магистратуры. А расти без родителей было тяжело. Всякий раз, когда наступают праздники, день рождения или когда ты получаешь диплом или аттестат, ты остро осознаешь, что тебе не хватает чего-то. Кого-то.
Люк кивнул.
– Твой любимый цвет?
– Красный. Но не коричневатый и не розоватый. Алый. Могу я задать вопросы тебе?
Люк покачал головой.
– Давай сосредоточимся на тебе.
– Попытка не пытка. Что значит расти с родителями? И иметь брата и сестру?
– Хаос. Ты же была на воскресном ужине.
Харпер бросила в него салфетку.
– Я серьезно!
– Я тоже. – Но он уступил. – Не знаю. Иногда тебе хочется просто побыть одному, а бывает, что ты благодарен за то, что все они есть у тебя. Мы близки. Порой слишком близки. Но я вырос с отцом, который не пропускал ни одной футбольной игры. Я сидел на всех танцевальных выступлениях Софи. Мы с Джеймсом проводили каждое лето, бегая босиком и с рассвета до заката играя в ручье. Мама каждый вечер с трудом усаживала нас за стол. Порой это было в половине пятого, а порой мы не ели до девяти, но мы были все вместе.
Харпер улыбнулась.
– Это выглядит так, как я себе всегда представляла.
– Ты никогда не жила вместе с другими детьми?
– Конечно, жила, но это было совсем по-другому. Ты находишься там только временно. В некоторых семьях живет куча детей, поэтому не хватает времени, чтобы уделять внимание всем им. В других есть родные или приемные дети, которые привыкли к заведенным порядкам и занятиям, и в этом их преимущество. Чаще всего обо мне просто забывали в этой суматохе.
– А тебе хотелось большего.
Харпер кивнула. Ей отчаянно хотелось большего. До сих пор.
– А тебе?
– Иногда.
Она засмеялась.
– Тебе нравится твоя приятная, спокойная жизнь.
Люк выдавил из себя улыбку.
– В данный момент она не очень спокойная.
– Ты переживаешь из-за командировки?
Он разрезал булочку и намазал ее маслом.
– Нет.
– Ты раньше бывал в Афганистане?
– Да.
– Ты не слишком разговорчив.
– Что ты нашла в этом парне, в Теде? – Он резко сменил тему, и Харпер решила дать ему передышку.
Но это потребовало большого глотка пива.
– Фу. Я сама задаюсь этим вопросом. Моя подруга Ханна предупреждала меня. Я была новичком на работе. Я думала, он крутой, если не считать козлиной бородки. Мне казалось, что он хороший начальник. А потом он начал приносить мне по утрам кофе. Посылать смешные сообщения по электронке…
– Ты слишком сентиментальна.
– Если под сентиментальностью ты подразумеваешь романтику, то да. Я до их пор верю, что где-то есть такой парень, который очарует меня и будет счастлив со мной до конца жизни.
Люк ухмыльнулся.
– Принц на белом коне, который спасает мир.
– Этого я не знаю. Иногда приходится спасать себя или кого-то еще. Но я не имела в виду, что умчусь с кем-то на закате.
– Вы, женщины, всегда ждете грандиозных романтических жестов.
Харпер рассмеялась.
– Прошу тебя, женщина нуждается в грандиозном романтическом жесте только один-единственный раз, когда она не знает, что любима.
– Я на это не пойду. Что ты скажешь о девушках, которые выбирают кольцо в честь помолвки за 15 000 долларов и требуют пригласить на свадьбу 400 гостей?
– Это совершенно разные вещи. Одно дело – ожидать, к чему приведет грандиозный романтический жест, а другое – требовать к себе повышенного внимания и очень больших затрат. С другой стороны, какой-нибудь несчастный кретин просто покупает легкомысленную девушку блестящими безделушками и повышенным вниманием.
– Легкомысленную девушку? Теперь все понятно. – Люк засмеялся, а у Харпер при виде его ямочки потеплело на душе.
Вернулась официантка с едой, и они оставили эту тему, уткнувшись в тарелки. Наслаждаясь блюдом, они болтали о работе, о еде и Биневеленсе. Харпер расслабилась, что было удивительно, учитывая, что большую часть времени, проведенного с Люком, она металась от одной крайности к другой – от нервозности к вожделению.
Это была непрерывная борьба, которая, как она надеялась, должна была скоро утихнуть. Харпер смущало, что каждый раз, когда она видит его без рубашки, ей приходится сдерживаться, чтобы не облизать губы.
Музыканты в соседней комнате заиграли медленную мелодию. Харпер от удивления открыла рот, когда в зале раздались первые аккорды песни группы Джеффри Хилли «Angel Eyes».
– Как я люблю эту песню, Люк! Это моя любимая песня, она погружает меня в романтические фантазии. Потанцуешь со мной?
– Романтические фантазии?
– Фантазии бывают разные, Люк. Романтические, сексуальные…
– Больше никто не танцует.
– Какая разница? Мы здесь никого не знаем. Что плохого может случиться?
– Это так ты принимаешь решения? «Что плохого может случиться?» – передразнил он, делая жест рукой, словно отбрасывая воображаемые длинные волосы.
Не обращая внимания на вопрос, Харпер потянула его из кабинки на танцпол перед музыкантами. Люк был прав. Больше никто не танцевал, но всегда кто-то должен быть первым.
Остановив Харпер, Люк притянул ее к себе. Ее грудь касалась его теплого, крепкого тела, а их губы были совсем близко. Руки Люка скользнули по ее спине, прижимая ближе.
– Ты не танцуешь, – прошептал он.
Харпер почти ощущала его слова на вкус.
Обвив его шею руками, Харпер закусила губу, чтобы удержаться и не укусить его. Ей не пришлось прижиматься еще ближе к нему. Он сам охотно прижимался к ней.
Он вел ее, а она подчинялась. Каждое обжигающее прикосновение к нему занимало все ее внимание. Одна его рука скользнула выше и осторожно легла на ее разбитые ребра. Его ладонь и большой палец тесно прижались к изгибу ее груди.
