Дворника обнаружили и заарестовали моментально, но решили покуражиться как следует. Солдаты гоняются по всему зданию за всеми, кто кажется им подозрительным. Одни караулят посла в его кабинете, чтобы не отправил кому-нибудь донесение о безобразиях; другие с гиканьем гоняют по дому чем-то им не понравившегося шведа-слугу, он прячется на кухне и запирает дверь, дверь выламывают, бедолагу связывают и вместе с дворником торжественно гонят через весь город в тюрьму. Шведский посол, оказавшись на свободе, мчится к канцлеру Бестужеву-Рюмину, дипломатический скандал, шокинг, пассаж!
Вы будете смеяться, но дело опять кончилось пшиком. Успокоив расходившихся шведов, императрица велела разжаловать подполковника Позднякова на полгода в солдаты, а его помощника, секретаря конторы, на тот же срок перевести в простые переписчики бумаг. Но уже через месяц оба проштрафившихся без особого шума «возвернуты» к прежним чинам…
Это вовсе не благодушие. Это – опять-таки янычарство. Так уж было заведено Петром I: армия (да и любые военизированные структуры, располагавшие солдатскими командами) вела себя в России, как в завоеванной стране. Человек в мундире стоял над всеми законами и творил, что хотел. Его просто не принято было наказывать серьезно, что бы он ни выкинул в административном раже. Янычарство…
Собственно говоря, все население Российской империи разделилось на две категории – военные и штатские. Первые, соответственно, секущие, вторые – секомые. Оказаться среди «секомых» мог и мужик подлого звания, и родовитый дворянин, имевший несчастье не принадлежать к обмундированным вершителям судеб.
В книге «Русская история с древнейших времен» М.Н. Покровского, вышедшей в 1911 году, есть репродукция примечательной картины – к сожалению, здесь ее невозможно привести, масштаб не тот, все будет выглядеть мелким, неразличимым. Но, думается мне, из сопровождавшего ее текста читатель и так многое поймет…
«Оригинал картины А.П. Рябушкина „Потешные Петра I в кружале“ (1892 г.) находится в Третьяковской галерее в Москве. На картине мало воздуха и света, давит потолок, взор зрителя главным образом притягивается к длинной трубке, из которой затягивается наиболее характерный, с бритым подбородком петровский потешный, сидящий в новеньком головном уборе… Люди с бородами и в длинных мужицких армяках с удивлением вглядываются в этих своих „православных“, опоганенных табачищем и подобием антихристова образа. Атмосфера, в которой, с одной стороны, будет подготовляться протест против насильственных эксцессов Петровской реформы, а с другой – образование известной пропасти между армией и народом – вся налицо».
Действительно, картина впечатляет – два мира смотрят друг на друга, два образа жизни. Эта «известная пропасть меж армией и народом» будет углубляться и углубляться. Жизнь станет все более милитаризованной, янычарство проникнет повсюду…
Стоит ли удивляться, что в романтическом XVIII столетии воевали меж собой… и помещики?
1742 год, Вязьма. Помещик Грибоедов вооружает чем попало свою дворню и под покровом ночи нападает на соседнюю усадьбу помещицы Бехтеевой. Выгоняет хозяйку и преспокойно селится в имении.
1754 год, Орловщина. Три брата Львовы выступили в поход на своего соседа, поручика Сафонова. Двое братьев – штатские, а третий – корнет, он и командует. На супостата выступает настоящая армия – шестьсот человек, впереди, верхами – помещики и приказчики. И это не шутки. Итог весьма серьезный. С обеих сторон – одиннадцать убитых, сорок пять тяжелораненых, двое пропали без вести.
1755 год. Помещица Побединская, провинциальная амазонка, лично ведет свою дворню в бой на соседей-помещиков Фрязина и Леонтьева. Опять-таки все всерьез – оба помещика убиты. Известна и битва вооруженных крепостных генеральши Стрешневой с людьми князя Голицына.
1774 год. Майор Меллин, командир одного из полков, отправленных на войну с Пугачевым, получает донесения, от которых поначалу приходит в ужас и отказывается верить. Но все подтверждается: пользуясь всеобщим хаосом, иные дворяне, вооружив холопов, сражаются друг с другом, сводя старые счеты, крушат усадьбы врагов, а самих их вешают, благо все можно свалить на пугачевцев…
Но не будем забегать вперед. Более-менее подробно изучим выбранный нами век, начиная с первого момента появления на сцене господ гвардейцев, исполнившихся уверенности, что им дано право решать судьбу трона российского.
Итак, занавес поднят, чтобы не опускаться, еще трещат барабаны, топорщатся кружева, сверкают шпаги…
Начинается Гвардейское Столетие!
Зима! Рейхсмаршал, торжествуя…
28-е января 1725 года. Где-то в задних комнатах еще хрипел Петр I, но жить ему оставались считанные часы, и пора было позаботиться о преемнике… или преемнице.
Стояла ночь. Во дворце собрались «верхние люди», сановники – сенат, генералитет, синод. Вот только в углу огромной залы зачем-то толпились гвардейские офицеры, которым по незначительности чинов, в общем, делать здесь в столь серьезный момент было нечего. Те из знатных особ, что не знали, какого рожна тут делает гвардия, спросить то ли стеснялись, то ли боялись, а другие и так прекрасно знали, что к чему.
Как мы помним, Петр коченеющей рукой нацарапал на грифельной доске «Отдайте все…» и более не смог вывести ни буквы. А впрочем, некоторые историки считают, что рассказ о незаконченном распоряжении – не более чем красивая легенда. Ну, какая разница…
Одни предлагали возвести на трон внука Петра и его тезку, Петра Алексеевича, сына убитого Алексея Петровича, поскольку мальчишка, как ни крути, был самого что ни на есть благородного происхождения, не в пример отпрыскам от второго брака с чухонкой непонятного рода-племени.
Однако против выступила крепко сколоченная троица – князь Меншиков, Петр Толстой и генерал-адмирал Апраксин. Мотивы Толстого лежали на поверхности – в деле царевича Алексея он сыграл самую зловещую роль, одну из главных, и опасался возмездия (которое его через пару лет и настигло). Мотивы Меншикова тоже не представляли собой особой загадки: он, всем известно, пользовал Катьку Скавронскую в период меж драгунами и государем Петром Алексеевичем, и мог вертеть ею, как хотел…
И, едва вслух было озвучено предложение насчет юного Петра, началась заваруха. С улицы послышался сухой треск военных барабанов – и обнаружилось, что на дворе в полном составе выстроились оба гвардейских полка, Преображенский и Семеновский. Князь Репнин простодушно начал возмущаться: «Кто осмелился привести их сюда без моего ведома? Разве я не фельдмаршал?»
На что генерал Иван Бутурлин – лицо, подчиненное Репнину по службе! – невозмутимо ответил, что гвардии велел сюда прийти именно он, по воле императрицы, которой обязан повиноваться всякий, в том числе и фельдмаршал.
Дальше было совсем просто. Меншиков (по некоторым воспоминаниям, со шпагой наголо) объявил, что, выражаясь современным языком, есть предложение избрать на царство государыню императрицу Екатерину. А если кто против, пусть смело выскажется в полный голос – интересно будет послушать и Меншикову, и господам офицерам вон там, в уголочке, и всей наличной гвардии, трещащей на дворе барабанами…
