– Ты хотела сказать – после того, как мы найдем к-спейсовцев, – заметила астробиолог, продолжая разговор.
– Ты считаешь, что эти две цели друг друга исключают? – спросила бывший командир. – Нам известно, что хотя бы Чаннаронг жива. Она все это время провела здесь. Она должна была наблюдать, как растет все это, – Дженсен вяло взмахнула рукой, обозначив остров, барабан, все вокруг. – Как минимум она могла бы сказать нам, как к-спейсовцы пытались общаться с 2I и почему у них это получилось или не получилось. Мы могли бы что-нибудь исключить.
Все эти аргументы были не слишком убедительны. Резервов у них не оставалось – команда «Ориона-7» уже больше суток не ела твердой пищи, а заданная Хокинсом скорость передвижения была безжалостной. Оба ее спутника были не в форме. У Дженсен травмировано колено, а у Хокинса достаточно серьезное сотрясение мозга, которое он, впрочем, игнорирует. Что до нее самой… Астробиолог была в полном порядке. Физически. Психически у нее наблюдается рассеянность. Дезориентация. Темнота 2I и его чуждость давили на нее. И ей было над чем подумать.
Рао положила свою скорбь по Стивенсу в коробочку. Перевязала лентой и спрятала глубоко в шкафу. Она стала думать о ней, как о подарке, о награде: «Когда все закончится, я достану эти чувства и исследую их. Переберу, словно старые фотоснимки, а потом, наконец, их увижу, разрешу себе подумать о том, что у нас с ним могло бы получиться…» В определенном смысле Рао даже предвкушала это. Потому что горе позволило бы ей хоть таким способом побыть с ним. Единственным, все еще доступным способом.
И еще потому, что это означало бы, что страх уже позади. Страх, который повис на ней – страх перед 2I. Перед тем, что он такое. Он направляется к Земле. Когда-то у нее была мечта: мечта о том, что 2I выйдет на орбиту Земли, а потом у него сбоку откроется люк и оттуда выйдут пришельцы. У них будет странный вид, совершенно не гуманоидный, но и не пугающий. Они не смогут говорить по-английски – поначалу, но научатся. И они расскажут, что там… между звездами?
2I был ответом на эти фантазии. Потому что он не совпал… Не совпал со сложившимся у нее представлением, что такое пришелец, – именно этот урок он пожелал ей преподать. В глубинах космоса все не так, как на Земле. Там темно, холодно – и нужно тратить массу усилий, чтобы выжить. И это главное, и никаких тебе высоких устремлений. Никакой самореализации там, в туманностях. Никакого обмена мыслями, никакой теплой дружбы. Не с кем и не о чем говорить… А она, Парминдер Рао, всю свою карьеру искала вот это, искала жизнь вне Земли – и вот теперь она ее получила, и она оказалась темным отражением ее снов, жестким смехом пустоты.
– Рао! – окликнула ее Дженсен, но астробиолог слишком глубоко погрузилась в свои мысли.
Она думала о том, что не может возненавидеть 2I. Это животное, движимое естественными побуждениями. Оно такое же живое, как и она сама, пусть и в других масштабах. Нельзя ненавидеть бешеного пса или льва, даже если ты их боишься. Ты их уважаешь, держишься от них на расстоянии. Конечно, когда есть возможность выдерживать дистанцию…
– Рао!
Она подняла голову. Осмотрелась. Желудок свело тошнотворным спазмом, когда она поняла, что не видит остальных. Только ее собственные фонари прорезают темноту, падают на лишенную всяких примет поверхность острова…
– Рао, – сказала Дженсен, появляясь из темноты, – ты направилась не в ту сторону.
– Разве?
– Ты шла прямо за мной, а потом вдруг куда-то свернула. Я не поняла, куда ты направляешься.
– Наверное, я задумалась, – проговорила астробиолог.
От стыда у нее загорелись щеки, и она не смогла смотреть на Дженсен. Хокинс нетерпеливо хмыкнул.
– Надо идти, – скомандовал он.
– Мне очень жаль, – пробормотала Рао.
Дженсен махнула рукой.
– Ничего страшного. Нам просто нужно сосредоточиться и не отклоняться.
– Конечно, – согласилась Рао. – Конечно.
– Но я задала тебе вопрос… Ты его слышала?
Вопроса Рао не слышала – и это ее пугало. Она настолько глубоко ушла в свои мысли, что пропустила его.
– Что… что за вопрос? – спросила она.
– Я поинтересовалась, думала ли ты о том, как мы будем разговаривать с мозгом – если допустить, что мы его найдем.
– Не разговаривать, а коммуницировать, – ответила Рао. – Коммуникация – это больше, чем просто разговор. Животные общаются очень по-разному: демонстрируя угрозу, меняя окрас, выпуская феромоны. Даже деревья друг с другом общаются, ты знала об этом?.. Они выпускают различные минеральные соединения в почву. Другие деревья поглощают их своими корнями и получают сообщение, обычно оно заключается вот в чем: «Здесь расту я, не мешай».
Дженсен рассмеялась. В темноте это было приятным звуком. Он немного уменьшил напряженность и утешил Рао.
– Вот так коммуникация, – проговорила бывший командир.
Астробиолог улыбнулась и представила себе многовековые сражения, которые колонии актиний ведут на дне океана, задумалась о химическом языке, которым общаются муравьи, о танцах медоносных пчел. А потом нахмурилась, осознавая, что думает про организмы, которые существуют примерно в тех же условиях, что и люди. 2I – это нечто совершенно иное.
– Он очень большой, – проговорила Рао. – Он настолько большой, что ему и в голову не могло прийти откликнуться на наши сигналы, на все наши попытки привлечь его внимание… Мы не сопоставимы с ним по масштабам… Для 2I мы вроде микробов. Разница в размере примерно такая же, как между нами и бактериями, которые живут в нашем кишечнике… Ты можешь себе представить, что ведешь разговор с бактериями?
– Нет, но какой-то способ должен быть! – не отступалась Дженсен.
– Тот же, что используют бактерии, коммуницируя со своими носителями, – ответила Рао и кивнула на Хокинса, который опережал их шагов на десять. – Они стараются убить друг друга.
До руки Хокинса дотронулись – и он отпрянул в сторону, прочь от прикосновения. Ощерившись, уставился на Рао, которая неожиданно подошла к нему со спины. Командир с трудом взял себя в руки.
– Я просто хотела проверить, как у тебя дела, – сказала астробиолог. – У нас всех мысли немного туманятся. Понимаешь?.. А ты довольно сильно стукнулся головой, и я хотела убедиться…
– Не надо говорить со мной как с маленьким. У меня жутко болит голова, но и только, – огрызнулся он. – Вижу все четко. Не тошнит.
– У тебя в организме нет пищи, поэтому тошнота должна ощущаться не как близость рвоты, а скорее как желудочные спазмы. Бывают и другие симптомы. Не соматические. Например, перепады настроения, или изменения в поведении, или…
– Я сказал, что все в порядке, – процедил Хокинс.
Она невольно сделала шаг назад, но тут же взяла себя в руки. Можно подумать, что она боится этого солдафона. Это просто смешно!
