«Ты падаешь на слизь», – сообщила ему астробиолог, в полной уверенности, что именно так и будет, что она промахнется. Не очень сильно. Может, на считаные метры или даже меньше. Она совершила прыжок почти правильно. Какая жестокая шутка! Рао включила движки скафандра в отчаянной попытке подтолкнуть себя дальше, но внутри 2I им не хватало мощности, чтобы преодолеть сопротивление воздуха. Она вытянула руки вперед, напрягаясь, пытаясь усилием воли удлинить их. Отчаянно мечтая, чтобы на ближайшем зубе оказалась какая-нибудь неровность, какой-нибудь карниз, за который она смогла бы ухватиться в последнюю секунду.
Высмотреть ничего не удавалось. Дергающийся фонарь выхватывал всего лишь крошечную часть зуба – и она казалась такой же гладкой и ровной, как каменная стена. «Промахнешься, – подумала Рао. – Ты промахнешься… Ты все-таки умрешь – после всего этого». И что самое противное – она двигалась уже очень медленно, падала настолько изящно, что впереди у нее были долгие секунды, чтобы представить себе свой конец. Вообразить самую неприятную смерть.
«Простите, капитан Дженсен, – подумала астробиолог. – Простите, что я упустила шанс, который вы мне дали. Простите, мистер Макаллистер. Вы поверили в меня и сделали астронавтом – и в последний момент я вас подвела. Прости, Санни. Прости, что отпустила тебя. Прости, мама. Прости, бабуля. Я вас всех люблю».
Ее рука потянулась к зубу, пальцы согнулись, плечо вытянулось до предела, сжимая, словно клешней… один только темный воздух.
Тело Салли Дженсен содрогалось глубоко в море рук. Отростки ползли по ее лицу и груди, тянули ее за руки и за ноги. Она была заключена в чужой плоти, зафиксирована и парализована. Ее губы продолжали шевелиться, но не могли составить слова. Отростки зарывались в ткани ее легких и гортани, она лишилась голоса. Ее глаза были открыты, но ничего не видели: тут не было света, тут нечего было видеть. И все же…
Это было не зрение. Образы, низвергающиеся в ее сознание, не были картинками: это были математические уравнения, диаграммы взаимодействия частиц. Только и это было неверно, потому что это была математика без цифр. Инстинктивная математика. Она безуспешно попыталась найти правильное именование этому новому чувству. Его не существовало. Назовем его неким зрением – зрением через метафору. Она смотрела глазами, которые не были глазами. Она видела…
…солнце, но не как свет и тепло, а как паутину эманаций, триллионы заряженных копий, излучаемых во все стороны, частиц, которые наполняли ее крылья, позволяя парить.
Она видела…
планету внизу – не как каменный шар, а как песнь элементов в композиции – хром, радий, никель, иридий, очень много углерода и азота, воды и свободного кислорода. Оазис в пустыне, раскинувшейся на световые годы.
Идеальный питомник для детей.
Уже так близко: она ощущала притяжение, подхватывающее ее, влекущее вниз. Она парила так долго – а теперь падала, неслась вниз, к финальной встрече. Ее жизнь почти завершилась – и это было чем-то желанным. Последним действием в уравнении: смерть как знак равенства, что и требовалось доказать. Завершение.
У Салли Дженсен когда-то была мечта. Мечта, которая так и не осуществилась. Она могла понять – о, да, она прекрасно понимала, каково это: желать достичь цели, жаждать завершения. Но ее этого лишили – и это испортило ей жизнь. Она пыталась – как и 2I – долететь до другой планеты. Она была уже очень-очень близко. А потом это у нее отняли. Дженсен по-прежнему несла в себе эту горечь. И всегда будет нести. Она научилась наваливать поверх этого жизнь, словно одеяло на комковатый матрас. И по-прежнему спала на этом матрасе каждую ночь.
Это разочарование, эта потеря стала единственной частью ее существа, которая по-прежнему выпирала из обобщенного сознания, приглаженной комбинации двух разумов. Это – единственное, что осталось от Дженсен из того, что было частью ее. В этой неспособности подладиться чувствовалась некая стойкость. В отличие от 2I была ее сила. Она не принимала решения воспользоваться этой силой. Дженсен не была в сознании – по человеческим меркам. Она не самовыражалась. Именно в этом и состояла ошибка Фостера: думать, будто давлением человеческой воли можно чего-то добиться. Командир «Ориона-7» перестала быть разумным действователем. Она не принимала сознательного решения сосредоточиться на этом жестком участке своего «я». Просто это невозможно было игнорировать.
Песчинка, которую не может вытолкнуть моллюск. И тогда он выращивает вокруг нее жемчужину – потому что у него нет выбора… Губы Дженсен шевелились. Она не выговаривала полные слова – не могла. И тем не менее ее губы шевелились – точно так же, как у Стивенса. Ее губы сжались. Если бы у нее в легких был воздух, она вытолкнула бы его глухим, гудящим звуком.
Она – большая она, для которой Салли Дженсен была всего лишь малой, раздражающей частичкой, – ярилась от неудовлетворенности и неосуществимого желания. Путь сюда был таким долгим, таким трудным! И когда она, малюсенькая кроха громадной души, восстала, – с чего бы ей было менять великий план? Микроскопической частице, звавшейся Салли Дженсен, нельзя позволить подчинить разум, преодолевший космос, разум, существовавший многие эпохи, перенесший холод и пустоту, чтобы добраться до…
Нет. Она не позволит этой незначительной частице наложить вето на волю целого. Однако губы Салли Дженсен продолжали шевелиться. Ни один диктофон, даже самый чувствительный, не уловил бы тот звук, который она издавала. Он существовал только у нее в голове. Где он звучал громче раскатов грома.
Ма. Ма. Ма.
Рао падала. С ужасающей медлительностью. Она закрыла глаза. А почему бы и нет? После всего увиденного, после всех ужасов, свидетельницей которых она стала, – с чего бы ей лишать себя малого утешения: не видеть, как на нее несется ее собственная смерть? Астробиолог старалась не думать о том, как это будет ощущаться. Старалась вообще не думать. Очистить разум. И тут что-то коснулось ее руки – и она заорала в новом ужасе. Отрикошетила от какой-то твердой поверхности, из нее вышибло дух – и она замолчала, бурно раскачиваясь, словно грузик на конце отвеса.
Нечеловеческие пальцы обвились вокруг запястья Рао, крепко удерживая. Она медленно открыла глаза – настолько ошеломленная, что способна была сосредоточиться только на своем бешеном сердцебиении. А потом подняла взгляд выше. Белая блестящая рука была сомкнута на ее запястье. Еще две руки – точно такие же, как первая, – цеплялись за зуб, легко выдерживая ее вес. Это был АРОК, робот. Он поймал ее и не дал упасть. Нечто среднее между смешком и возгласом глубокого изумления вырвалось у астробиолога.
– Доктор Рао, вы нуждаетесь в помощи? – спросил робот.
Она потянулась и ухватилась за одну из трех его рук. При этом крошечном притяжении она без труда смогла забраться на растрескавшуюся поверхность зуба.
– Спасибо, – сказала она, шумно втянув в себя воздух. – Спасибо.
– Пожалуйста.
Робота отправили вдоль оси 2I, где отсутствовала сила тяжести, чтобы он составлял карту барабана. В итоге он разбился и перестал отправлять сообщения. Они решили, что он уничтожен. Оказалось, что нет.
