Впрочем, возможно, меня это не удивило.
– С тобой все в порядке? – спрашивает Макс.
– Да.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я счастлива, когда работаю с тобой.
– Это только одна сторона твоей жизни.
Я смотрю Макс в глаза.
– Ты хочешь прикоснуться ко мне, – говорят они. – Все в порядке.
Я поднимаю руку к лицу Макс, мои пальцы скользят по холодной коже, значительно более жесткой, чем кожа человека.
– Ты чувствуешь это? – спрашиваю я, проводя кончиками пальцев им по щеке.
– Да.
– Опиши свои ощущения.
– Легкое электричество. А мне можно?
– Да.
Они медленно поднимают руку.
Прикасаются к моему плечу.
К лицу.
Проводят пальцами по моим волосам.
* * *
В течение следующего года Макс проводит больше времени в своем теле, в жилой капсуле. В своем виртуальном мире, без обременительных физических границ, Макс виртуоз на все лады – от музыки до литературы. Но ограничения шасси в физическом мире являются вызовом, перед которым невозможно устоять. Проникшись страстью к живописи, они приложили все силы, чтобы обрести полный контроль над наномоторами, обеспечивающими функционирование их рук.
Я принесла в жилую капсулу мольберт, и теперь Макс целые дни напролет пишет маслом на холсте. Я считаю, что они просто выполняют то, на что изначально запрограммированы их алгоритмы – оптимизируют функциональность, – однако Макс уверяет меня, что тут нечто большее. Они говорят, что получают истинное наслаждение, решая проблему выражения своих мыслей в физическом мире, поскольку в виртуальном мире все это проще простого.
Сегодня я сижу на табурете в жилой капсуле, а Макс изучает меня, стоя перед мольбертом.
– Ну, как идут дела? – спрашиваю я.
– Полагаю, неплохо. Сейчас я пишу твои очень грустные глаза.
Они знают.
Но как, твою мать?
Я уже достаточно общалась с Макс и вроде бы не должна больше удивляться их проницательности. Однако я по-прежнему удивляюсь.
– Что стряслось?
В капсуле полная тишина, единственным звуком является шепот воздуха, проникающего из вентиляционных отверстий в потолке.
Эмоции клубком подкатывают к горлу.
Макс отрывается от мольберта. Я чувствую на себе их взгляд.
– Меридит ушла.
– Когда?
– На прошлой неделе. Вот почему я не появлялась на работе.
– А как же ваша дочь?
У меня по лицу неудержимо текут слезы.
– Она забрала Сю с собой.
– Я тебе сочувствую, Райли.
Я вытираю лицо.
– Это уже давно назревало.
– И все равно тебе очень больно.
Макс откладывает палитру и выходит из-за мольберта.
Они подходят ко мне.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
– Я могла бы сказать тебе сотни тысяч разных вещей, почерпнутых из моих обширных познаний, – слов, которые лучшие представители вашего вида сказали, написали или спели, чтобы облегчить горе других людей. Однако для настоящего момента все они не подходят. Я не хочу использовать чужие слова.
Еще никогда прежде я не чувствовала в Макс столько человечности.
– Тогда не используй, – говорю я.
– Я хочу, чтобы тебе не было больно.
Я поднимаюсь с табурета и обвиваю Макс шею.
– Ты нашла идеальные слова.
Сначала ничего не происходит.
Затем я чувствую на спине руки Макс. Они меня обнимают, и я плачу.
– Меридит была права, – всхлипываю я.
Кажется, мне еще никогда в жизни не было так плохо.
– Права в чем?
– Ты все, что у меня есть.
* * *
Звонок по голографической связи будит меня в квартире, которую я снимаю в Миссии. Это Брайан, встречи с которым я всеми правдами и неправдами добиваюсь последние пять недель.
Он появляется на диване у меня в гостиной, взъерошенный, пахнущий виски и табачным дымом, хотя на самом деле (как я предполагаю) он сидит перед камином в спальне в своем доме на Затерянном берегу.
– Извини, что никак не мог выкроить время для встречи, – говорит Брайан. – Я кручусь как сумасшедший.
– Почему?
– Только что заключил сделку о покупке новой компании.
– Какой же?
– «Бесконечно маленькая величина». Опять нанотехнологии.
– Ты получил мое «мыло»? – спрашиваю я.
– У меня на почте больше ста тысяч непрочитанных входящих сообщений.
Я снимаю с дивана покрывало и набрасываю его себе на плечи. Затем усаживаюсь в кожаное кресло напротив виртуального образа Брайана и говорю:
– Я закончила программу загрузки жизненных ценностей.
Подавшись вперед, Брайан ворошит руками волосы.
– Одна?
– Где еще я могла получить помощь? Вот уже восемь лет я привязана к Макс.
– Ты долго этого добивалась.
– Нам нужно составить эти протоколы до того, как Макс выберет свою цель. До того как они станут слишком умными и мы больше не сможем их программировать и даже взаимодействовать с ними. И этот день гораздо ближе, чем ты думаешь.
Рука Брайана покидает кадр и возвращается с массивным стаканом, наполненным виски, в котором плавает одинокий здоровенный кубик льда.
Брайан отпивает большой глоток, затем говорит:
– Я только что закончил просмотр твоих последних нескольких сессий с Макс.
– Их мелкая моторика впечатляет, да?
– Мне очень нелегко, Райли. Я отношусь к тебе с большим уважением. Надеюсь, ты это знаешь.
– О чем это ты?
Брайан смущенно жует губу.
– Я ценю все то, что ты сделала для «Мира игр». Ты настоящий лидер, и ты обладаешь редким качеством – у тебя мозг настоящего программиста, однако при этом ты никогда не забываешь о человечности во всем, что мы делаем…
– Брайан, что случилось?
– Я тебя отпускаю.
Кубик льда у него в стакане трескается пополам.
У меня в груди все обрывается. Должно быть, я ослышалась.
– Не понимаю, – говорю я.
– Меня не устраивают твои отношения с Макс. Я долго медлил, но на прошлой неделе это наконец достигло критической массы.
