– По-моему, у вас для этой работы хватит силы. Просто она требует две пары рук.
– Конечно, – улыбнулась Саманта. – Это лучше, чем весь день щелкать картинки на экране.
– А, так, значит, вы работаете над определением образцов, – сказал Хаген. – В таком случае у вас должно быть хорошее цветовосприятие, иначе бы вас не запихнули в хранилище «Ковчега Флоры» играть в навороченный «Тетрис» с неустановленными образцами.
– Тем лучше, потому что с головоломками у меня всегда были проблемы, – рассмеялась Саманта. – Но я внимательна к деталям. И усидчивая. Очень усидчивая.
– Для ученого это важные качества.
– Я не ученый, – с улыбкой поправила его Саманта. – Я агроном.
– У вас высшее образование, как и у всех остальных, кто в настоящий момент остается на Земле, – сказал Хаген. – И вы принимаете участие в самом последнем научном проекте, который будет осуществлен на этой планете. Так что вы самая настоящая ученая. А теперь подойдите сюда и помогите мне с этой полкой.
В дальней части теплицы стоял старый деревянный письменный стол, придвинутый вплотную к стене. Прямо над ним висели две полки, одна с книгами, другая пустая, завалившаяся на одну сторону, так как сломалась петля. Горшочки, судя по всему, стоявшие на ней раньше, теперь громоздились на столе, на книгах, тетрадях и бумагах. С краю на столе стояла кружка, разрисованная виноградными лозами. Она была кособокая – несомненно, ручной работы, с впечатавшимися в поверхность вмятинами от пальцев.
– Итак, если вы подержите эту полку – она деревянная и гораздо тяжелее, чем кажется с виду, – сказал Хаген, – я закреплю новую петлю. Снимать полку мне не хочется, потому что было очень трудно повесить ее ровно.
Он говорил с едва заметным акцентом, но медленно, запинаясь, к чему Саманта уже привыкла, общаясь с теми, для кого английский язык не был родным.
Перегнувшись через стол, она взяла полку и прижала ее к стене, одновременно поднимая вверх. Хаген взял отвертку, и когда он открутил петлю, Саманта обнаружила, что полка действительно тяжелее, чем она ожидала. Удивленно крякнув, она дрожащими руками крепче прижала ее к стене.
– Знаете, – сдавленным от напряжения голосом промолвила она, – возможно, не имеет смысла закреплять полку, которую вам через два месяца придется бросить.
Улыбка Хагена смягчилась.
– Я ее не брошу, – сказал он.
До Саманты доходили слухи о том, что Хаген собирается остаться на Земле после того, как все остальные улетят, но совершенно другое – услышать подтверждение этого от него самого. В том, как ученый произнес это, не было никакой меланхолии; Хаген был чуть ли не влюблен в эту мысль, словно это была старая бродячая кошка, которую он накормил.
Саманта подумала о «Наоми», которая покачивалась на волнах, удерживаемая булинем.
– Что ж, – сказала она, – полагаю, в таком случае хорошо, что мы ее чиним.
Первые оценки показали, что астероид, по расчетам, имеющий в диаметре по меньшей мере пять миль, расплющит территорию размером с Соединенные Штаты. Поднявшиеся от удара в атмосферу обломки и пыль перекроют дорогу солнечным лучам, и уже это затем уничтожит всю жизнь на планете. Поэтому, рассудила Саманта, человек, запасший достаточно продовольствия, сможет еще продержаться какое-то время, если только астероид не упадет поблизости от него.
Хаген приложил к месту новую петлю и начал ее прикручивать. По мере того как петля закреплялась, от Саманты требовалось все меньше сил, и наконец она смогла отпустить полку и начала расставлять на ней горшочки.
– Вы ничего не имеете против, если я спрошу, почему? – сказала она.
– Вы не будете первой, – ответил Хаген, стряхивая пыль с рук. Он снял очки и положил их на стол. Саманта обратила внимание, что в уголках глаз у него были морщинки, придающие ему такой вид, будто он постоянно смеется, даже когда он серьезный.
– Я не боюсь показаться неоригинальной, – ответила она.
Похоже, ее ответ очаровал ученого. Он хмыкнул.
– На то много причин, – сказал Хаген, – но достаточно всего одной: я просто не могу покинуть свой дом.
Саманта кивнула. Взяв пакет с надписью «ХАГЕН», она поставила его на стол рядом с самодельной кружкой.
– Приятного аппетита, – сказала она.
– Если желаете узнать больше про орхидеи, – сказал Хаген, – подумайте о том, чтобы в следующий раз захватить обед и для себя. – Он склонил голову набок. – Я хочу сказать, если вы любите их так, как их любила ваша мать.
Помахав ему на прощание, Саманта вышла из теплицы и натянула рукавицы.
* * *
«Орхидейный лазарет», как называла его мать Саманты, находился у нее в комнате, вдоль окна. После того как съежившиеся цветки опадали, мать ставила растение на подоконник и оставляла его на непрямом свете до тех пор, пока оно снова не зацветало. Раз в неделю она подкладывала в горшки кубики льда, чтобы талая вода пропитывала землю.
– Зачем ты поддерживаешь чью-то жизнь, – спросила как-то у матери Саманта, – если ее все равно уничтожит Финиш?
Мать пожала плечами.
– Зачем принимать душ, если все равно испачкаешься? Зачем есть, если все равно проголодаешься? Каждое растение умрет в свое время, Сэм. Но не сейчас.
В детстве Саманта ходила в «орхидейный лазарет» каждый день, стояла в дверях ванной, когда мать делала макияж, и поспешно убегала, прежде чем от рева фена у нее начинало колотиться сердце. Если у Наоми было хорошее настроение, она, закончив заниматься собой, пудрила дочери щеки или подкрашивала тушью ресницы. Однажды она даже повязала Саманте голову своим шарфом, шелковым с фиалками.
Когда Саманта стала старше – достаточно взрослой, чтобы красить губы блестящей розовой помадой, как у Барби, и наносить на веки блестки, – она уже больше не наблюдала за утренним ритуалом матери, но все равно заходила к ней в спальню, чтобы проверить, не высохла ли почва в горшках с орхидеями, открыть гардероб и вдохнуть аромат материнских духов, померить ее туфли, по мере того как ее нога росла, дюйм за дюймом, пока наконец туфли не стали ей впору. А потом, возвращаясь домой из колледжа, Саманта проводила руками по баллону с кислородом, проверяла маску, которую вынуждена была носить ее мать, когда тело начало ей отказывать.
Первая вечеринка была у нее в восьмом классе, когда ей было тринадцать лет, и мать отправилась вместе с ней в магазин за платьем. Саманта стеснялась, что без лифчика ее еще не оформившиеся груди не будут иметь формы, поэтому они отказались от бретелек и обратились к более закрытым моделям. Самым обещающим вариантом оказалось прямое черное платье, хотя девочка, примерив его, и попыталась примять растущие бугорки ниже ключиц, но мать отдернула ее руки, назвав ее глупышкой: иметь красивое тело – это не преступление. И Саманта, стоя в примерочной и глядя на свое отражение в зеркале, думала, что ее тело идет волнами, подобно песчаной пустыне, поднимается барханами, опускается ложбинами, ветер заметает песком изгибы и острые углы.
