Отец Уондерли повернулся лицом к маме, папе и ко мне, устремляя к нам руки ладонями кверху.
– Обращаюсь ко всем собравшимся…
Уставившись в потолок, Марджори проговорила:
– Обращаюсь ко всем, кто следит за нами по телевизору: священник сейчас встанет на колени и зачитает литанию всем Святым. Скукотища. Святому отцу придется назвать поименно чуть ли не всех святых.
Отец Уондерли продолжил как ни в чем не бывало:
– Обращаюсь ко всем собравшимся: прошу вас произнести «Господи, помилуй»
[53].
Марджори продолжила:
– Потом, когда он будет называть имена святых, после каждого нужно говорить «молись о нас». Мерри, если где-то ошибешься, то демон с колючей чешуей и острыми рожками проникнет в тебя. И тогда ты разделишь со мной этот ад.
Мама и папа резко выдохнули. Воздух со свистом пробивался через их сжатые челюсти.
Марджори заметила:
– В моем аду у меня не родители, а чайники. – Она хихикнула, но как-то неестественно. Я понимала, что она напугана. Было только непонятно, чего она боится: неизвестности относительно того, что будет дальше, или того, что как она уже знала, произойдет. Даже сейчас, спустя многие годы, я не уверена в том, что ее заботило. Может быть ее снедало одновременно и то, и другое чувство.
Отец Уондерли провозгласил:
– Семейство Барретт, игнорируйте все, что она говорит. Помните, что эти кошмарные слова произносит не настоящая Марджори.
– Да я это, я. Это всегда была я.
Отец Уондерли встал на колени перед постелью Марджори. Его пурпурная стола и одеяние раскинулись заводью вокруг него. На миг показалось, что он исчезнет, растворившись в потоке ткани. Священник открыл свою красную книгу в кожаном переплете и приступил к молитве:
– Господи, помилуй.
Отозвались из собравшихся в комнате только папа и отец Гевин.
– Господи, помилуй.
Отец Уондерли продолжил:
– Христе, помилуй.
Я попробовала отвечать так, как требовалось, но все равно напортачила: сказала «Господи» вместо «Христе». То же самое случилось и на фразе «Христе, внемли нам». Снова ошибка.
Мама сжала мне плечо. Она не принимала участия в молитве. Она шепнула мне на ухо, что я могу проговаривать текст в голове, если того хочу.
Я помотала головой. Если я не буду участвовать в обряде, то ничего не сработает, а Марджори так и останется в своем аду. Я помнила слова Марджори, что она прикидывается и делает все нарочно. Я верила ей, но на тот случай, если это была ложь для спрятавшегося в ней демона, я решилась следовать словам отца Уондерли. Даже не будучи преисполненной веры в священника и Бога, мне хотелось верить, что от молитвы сестре станет лучше, что она снова станет такой, как прежде.
Впрочем, в конечном счете не имело значения, во что я верю. Марджори потребовала моего присутствия при обряде по какой-то причине, которая оставалась мне неизвестной. Поэтому, оставаясь пока в неведении по поводу того, что, собственно, от меня требовалось, я предпочла делать то, что от меня все ждали. Я продолжала играть роль запуганной младшей сестренки, по прихоти как Марджори, так и всех остальных.
– Помилуй нас.
Марджори сказала:
– Вот мы подошли к самой литании.
Отец Уондерли произнес:
– Пресвятая Мария, молись о нас.
Отец Гевин отозвался эхом:
– Молись о нас.
Отец Уондерли подождал, пока все произнесут те же слова. Даже мама их прошептала.
Марджори сказала:
– Сейчас он назовет по имени пятьдесят святых. Попробуй их всех сосчитать, Мерри.
Отец Уондерли продолжил зачитывать литанию. После каждого имени нужно было произносить «Молись о нас», что я и делала, при этом напряженно пытаясь по пальцам сосчитать всех святых. Мои руки то складывались в кулачки, то раскрывались. Марджори назвала правильное количество.
Отец Уондерли читал далее:
– От всякого зла, избавь нас, Господи. – Он сделал паузу.
Марджори сказала:
– Вам нужно ответить «Избавь нас, Господи». Не сбивайтесь. Вы что вообще не готовились к сегодняшнему обряду?
– Ото всякого греха…
– Избавь нас, Господи.
Отец Уондерли продолжил зачитывать молитву, как будто декламировал список покупок. Мы автоматически вторили священнику. Марджори снова начала говорить параллельно с отцом Уондерли. Тот пробовал голосом заглушить ее, но она не уступала ему по децибелам. Их голоса сливались в синхронные звуковые волны, что сбивало и отца Гевина, и моих родителей при ответах на фразы из литании. Они будто бы не могли разобраться, кто что говорит. Я сфокусировала внимание на Марджори. Я следила за тем, что она произносит. Мне помнится, что ее слова звучали столь четко, будто ее голос раздавался в моей голове.
Вот ее слова:
– Сейчас он попросит Бога избавить нас от преждевременной кончины, землетрясений, бурь, хвори, голода и войн. Эти молитвы никогда не имели какого-либо действия и никогда не уберегали людей от всего вышеперечисленного. Не будут услышаны они ни сейчас, ни в будущем. Не понимаю, как эти молитвы могут помочь лично мне. Эти молитвы рассчитаны на таких, как ты, Мерри. Тебя пытаются убедить, что Бог контролирует все, в особенности тебя.
В какой-то момент собравшиеся бубнили «Тебя молим, услышь нас». Папа почти срывался на крик.
Отец Уондерли поднялся на шатких ногах. Он тяжело дышал, изо рта, будто клубы дыма, вырывался пар. Отец Гевин подбежал к старшему священнику.
Отец Уондерли отмахнулся:
– Со мной все в порядке. Больное колено расшалилось. – Собравшись с силами, священник зачитал «Отче наш», а потом Псалом 54: – Услышь, Боже, молитву мою и не скрывайся от моления моего, внемли мне и услышь меня; я стенаю в горести моей, и смущаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого.
По завершении псалма отец Уондерли обратился впервые с молитвой, адресованной непосредственно нечистой силе внутри Марджори. Молитва тянулась вечность. Никто больше не говорил, даже Марджори. Священник просил Бога смилостивиться и упомянул что-то о вероотступниках и полуденном демоне, принесшим разрушение в божественный сад. В самом конце молитвы отец Уондерли наконец-то назвал Марджори по имени и объявил ее рабой Божьей.
Все проговорили:
– Аминь.
Священник помладше протянул белую ткань отцу Уондерли, чтобы тот обтер лицо.
