Абсолютно по-другому представляют нам дом Барреттов. Единственный коридор в доме Барреттов, который мы видим в кадре, – коридор на втором этаже, который вмещает в себя больше дверей, чем в доме комнат. Посудите сами: у нас есть спальня Сары и Джона, спальня Марджори, спальня Мерри, но разве между спальней родителей и террасой нет еще одной двери? А может быть это лишняя дверь с другой стороны, рядом с террасой и перилами лестницы? Куда ведет эта дверь? На чердак, который мы вообще не видели? Спускаемся на первый этаж. Мы часто наведывались в гостиную и холл, но как далеко от них расположена кухня? Плюс, разве не должна где-то там затесаться и столовая? Вопрос: у Барреттов отдельная комната под столовую или в гостиной выделено место под столовую, где-то справа от телевизора? Кроме того, где-то должен оказаться и маленький санузел. Стоп. Все-таки, где эта гребаная дверь в подвал? На кухне что ли? Зритель не уверен. Нам никогда ее не показывали. Более того, единственная дверь, которой камера уделила чрезмерное внимание, – дверь в спальню Марджори, однако в этом случае мы получаем передержанный, чрезмерно сфокусированный кадр крупным планом. Дверь заполняет собой весь экран. Нет ничего, кроме двери. Закрытой двери.
В «Одержимой» мы просто не видим открытых дверей. В доме нет входов и выходов. Все, что мы наблюдаем, – закрытые комнаты. Запертые в изолированных пространствах действующие лица будто играют раз за разом «За закрытыми дверями» Сартра. Семейство Барретт одновременно находится и в доме, и абсолютно нигде. Нам не дают возможности ни увидеть проходы между комнатами внутри дома, ни побыть в них. Нас лишают какой-либо надежды на спасение Марджори и ее семьи. Зрителю остается только смотреть за происходящим из странной конечной точки обзора. Иными словами, мы вместе с нашими героями, но при этом нас нет на месте действия. Мы всегда наблюдаем из промежутков между пространствами – как раз оттуда, где обитают чудища. Говорю же, обитают!!!
УУУУУЖАС! Черт побери, мы смотрим первые минуты последнего эпизода и вдруг осознаем, что мы ни фига не знаем о планировке дома. РРРРРРРРР, МОООЗГИ ВЗРРРЫВАЮТСЯ!
Итак, именно во время последнего изматывающего прохода по дому меня вдруг осенило. Будто мне на голову свалилось полное собрание сочинений Эмили Бронте. «Одержимая» идеально вписывается в традицию готического романа, и аллюзии начинаются с самого дома Барреттов, который является лабиринтом. Плана дома у нас нет потому, что его не существует. Дом Барреттов (не настоящий, а тот, что нам показывают в телешоу, – я хотела бы максимально четко обозначить, что эти два дома – совершенно разные дома) окутан не меньшими тайнами и дурными предзнаменованиями, чем особняки в «Замке Отранто» Уолпола и «Грозовом перевале» Бронте. Дом Барреттов такой же мрачный и сбивающий с толку, как отель «Оверлук» из «Сияния» (обратите внимание на достойную кисти Маурица Эшера карту гостиницы в обалденно увлекательной «Комнате 237»
[55]), Хилл-хаус Ширли Джексон или безразмерный «Дом листьев» Марка Данилевского
[56]. Дом Барреттов – важный персонаж «Одержимой», который, если мы будем внимательны, раскрывает нам свои секреты. Например, проход по дому завершается мгновенным перемещением с кухни на террасу. Мы знаем, что на террасе устроили исповедальню. На случай, если мы забыли об этом, камера надолго зависает перед завешенными черными окнами, сидящей на треножнике камерой для интервью и осветительными приборами. Мы слышим молитвы и ответные фразы, эхом доносящиеся из, предположительно, спальни Марджори. Камера проходит по террасе и фокусируется на выцветших обоях (вы же не кинетесь громить экраны, если я позволю себе вставить, что желтые обои явно потрепаны грозами с перевала Бронте
[57]? Ну, пожалуйста?). Камеру намеренно берут в расфокус, от чего желтая бумага размывается и превращается во взрывающееся желтое светило. Мы слышим крик Марджори, и камера резко настраивает фокус. Мы видим, как слово «Одержимая» проступает через обои. «Желтые обои» Шарлотты Перкинс Гилман – одна из величайших феминистских историй в жанре готического романа/хоррора. Новелла повествует… драматическая пауза… о притесняемой девушке, которая сходит окончательно с ума! Или может быть все не так, как кажется??? После рождения ребенка муж вывозит ее на лето в криптастический особняк. Муж – помешанный на контроле доктор-шовинист Джон (да, именно Джон!) – прописывает ей «лечение покоем», чтобы избавить ее от «неврастении» и «легкой склонности к истерии». Героине запрещают работать, вообще заниматься чем-либо, даже думать за себя (муженек не дает ей даже вести дневник, ведь она такая милая и чувствительная натура, мыслительный процесс может ее надломить). Девушку сажают в устрашающую детскую, стены которой оклеены невообразимыми желтыми обоями. Героиня медленно теряет рассудок, будучи уверена, что она видит в обоях двигающуюся на четвереньках женщину. Постепенно она решает, что должна освободить эту ползучую гадость. В конце рассказа героиня наворачивает бесчисленные круги по комнате, срывая ошметки обоев и переступая через тело (труп? Очень надеюсь на то) мужа.
Не хочет ли нам дом Барреттов намекнуть, что измученная демонами и/или психически больная Марджори – как та девушка, запертая в комнате с обоями? Метафора угнетенной женщины, которая стремится выбраться из желтой комнаты? Выбор за вами!
После вступления мы переносимся в тихую гостиную. Еще одно гениальное решение телепродюсеров – отказаться полностью от закадрового голоса в последнем эпизоде и дать действию и аудиозаписи говорить самим за себя, без каких-либо лишних пояснений. Синема верите в стиле реалити-шоу! В гостиной взялись за руки и тихонько возносят молитвы Джон Барретт, отец Уондерли и молодой отец Гевин.
(Отступление 1: Отец Гевин впервые появляется на экране. Можно было его сразу же облачить в подобие красной рубашки из «Звездного пути»
[58]. Слишком уж очевидно, что он здесь лишь жертвенный агнец проходной персонаж, и его судьба будет печальной.)
Затемнение. Флешбэк к Ранее в сериале. Мы понимаем, что нас отсылают к ранним событиям, поскольку это слово выводят на экране большими белыми буквами. Слово растворяется в ярком солнечном свете. Мы видим, как Джон пробивается через море протестующих перед домом Барреттов. Особо отмороженные протестующие-баптисты «Чье-Имя-Нельзя-Называть» держат высоко над головой плакаты. Надписи по большей части размыты, однако мы видим, что на парочке из них написано «Господь ненавидит Марджори». Джон крушит подобные плакаты и заезжает кулаком по запикселенной физиономии одного из протестующих. Полицейские валят Джона на землю. Хотя мы сопереживаем Джону, его резкий приступ маниакальной ярости (будто кто-то включил рубильник) производит устрашающее впечатление. Мы наблюдаем в режиме замедленной съемки грехопадение отца семейства. Затем мы перескакиваем к сцене трапезы. Семейство Барретт молча ужинает блюдами из китайского ресторана. Мммм… Китайской еды бы сейчас мне… Джон тихо произносит: «Я хочу снова обсудить с ней то, что произойдет, и мне нужна помощь отца Уондерли». Сара срывается на крик: «Мерри может пойти с нами наверх, если захочет!» Переход к следующей сцене: Джон стоит перед камерой и умоляет оператора приостановить съемку на несколько мгновений. Сцена резко обрывается. Черный экран, а потом мы снова возвращаемся на кухню. Джон говорит: «Ничего не сработает, если в нас нет веры».
