Я заготовила следующие таблички:
нет. хорошо. что на ужин? да. не знаю. читай дальше. молоко. вода. печенье? я в порядке. когда у нас будет елка? тогда и поговорим. где? можно я пойду погуляю? играть в футбол. уже почитала. ничего. ТВ? слишком рано. в моей комнате. никакой ванны. никакого душа. я не устала. я хорошо вас слышу. не кричи, пожалуйста. за окном йети!
Лежа на постели, я попрактиковалась в ответах на воображаемые вопросы с помощью табличек, перебирая в стопочке подходящие фразы и пытаясь сложить бумажки в логичную и легко запоминающуюся систему каталогизации. Издалека послышались приближающиеся глухие лязгающие звуки, и вдруг из-под двери в мою спальню проскользнул сложенный пополам листок бумаги. Это оказалось сообщение от Марджори.
Приходи ко мне в спальню. Прямо сейчас. Я тебе должна кое-что показать.
ОЧЕНЬ важное! Вопрос жизни и смерти, мисс Мерри.
После возвращения домой из больницы Марджори стала замкнутой и держала себя в руках. Ей не нравилось ходить в ортезе, а подъемы и спуски по лестнице давались ей особенно тяжело, поэтому папа повесил к ней в комнату новый телевизор. Он занял место на отштукатуренной стене рядом с кроватью. Марджори практически не выключала телевизор. Тихий гул голосов эхом отдавался в коридоре вплоть до времени отхода ко сну, когда папа заходил к ней и сам выключал телевизор. Иногда посреди ночи слышалось, как Марджори говорит или громко шепчется сама с собой. Конкретные слова и фразы разобрать было невозможно. Не помню, заходили ли к Марджори мама или папа, чтобы успокоить или утешить ее. Вполне возможно, что они предпочитали оставаться у себя и тешить себя мыслью, что они слышат звук телевизора из комнаты Марджори. В любом случае полуночные всплески активности были гораздо более умеренными и гораздо менее продолжительными, чем прежде. Утром Марджори была тише воды, ниже травы.
Я трижды перечитала записку Марджори. Несмотря на все, что пережила я, все, что пережила наша семья, я ощутила бабочек в животе и знакомое возбуждение: Марджори хотела провести время со мной. Не думаю, что я смогу подобрать слова, чтобы описать то влияние, которое она оказывала на восьмилетнюю меня и которое оказывает до сих пор.
Записку я сложила и засунула под матрас. Вырвав листок из блокнота, я быстренько сделала новую табличку: еще истории?
Дверь Марджори была открыта, и я заглянула к ней. Телевизор был выключен, а компьютер включен. Но Марджори не было ни за письменным столом, ни на кровати. Вдруг она высунулась из-за двери:
– Быстро сюда! – Она втянула меня за руку в спальню и закрыла за мной дверь.
Я была готова выпрыгнуть из своих кроссовок, взвизгнув, как щенок, которому по неосторожности наступили на лапу. Но таблички я не выронила.
– Тсс. Прости, не хотела тебя напугать. Папа дома? Он заметил, что ты пошла ко мне? – Марджори нависала надо мной. Я задумалась, не выросла ли она и не уменьшилась ли я. На Марджори были фиолетовые пижамные штаны и черная толстовка с капюшоном. На одной ноге у нее был пушистый синий тапок с заячьими ушками, на которых она могла поскользнуться в любой момент.
Где был папа, я не знала. Я могла только предположить, что он что-то делал в подвале, куда я не спускалась с той знаменательной встречи с Марджори.
Я подняла табличку: «не знаю».
– Бойкот?
Довольная тем, что моя Марджори сразу поняла меня, я порыскала в своей колоде и подняла табличку: «да».
Марджори улыбнулась.
– Не проблема, мартышка. Справимся и так. Помнишь мою историю про растущих существ? Про двух сестер в домике, про папу, убившего их маму и похоронившего ее в подвале?
Я показала «да» и так сильно закивала головой, будто бы хотела, чтобы она отвалилась.
– Историю я тебе рассказала как предупреждение. Помнишь? Что-то такое может произойти на самом деле.
Я поискала подходящую табличку для ответа, но такой у меня в колоде не нашлось. Я вздохнула, мне хотелось сказать: «Да знаю я. Тысячу раз от тебя это слышала». Мне подумалось, что можно было бы показать табличку «за окном йети!», чтобы посмешить ее. Впрочем, я одумалась: было не до шуток.
– Время игр закончилось. Я хочу, чтобы ты почитала новые истории и призадумалась над ними. Очень важно, чтобы ты все поняла. – Марджори окинула комнату взглядом, будто бы хотела удостовериться, что никто не следит за нами. – Эти истории не очень хорошие, но они важные и, обещаю тебе, настоящие. Все до единой. Каждая из них произошла в реальной жизни.
Марджори отвела меня к своему письменному столу с компьютером. Она загрузила браузер, открыла список закладок и кликнула на одну из ссылок. На самом верху веб-страницы показались белые заглавные буквы B-B-C с красной обводкой.
Марджори сказала:
– Вот. Читай.
История была о мужчине, которого уволили с работы после многих лет службы. Он пришел домой, застрелил жену и двух детей, а потом поджег себя вместе с домом.
Я подняла табличку «еще истории?». Я понимала, что именно этого она от меня ждет.
– Да. Есть еще истории. Как же их много. Почитай вот эту.
Эта была история о другом мужчине, недавно прошедшим через развод. Он начал сотрудничать с протестной группой «Отцы за справедливость»
[65]. На День Отца он подсоединил шланг к выхлопной трубе своего Land Rover и засунул второй конец в боковое окно внедорожника. Припарковался посреди пустыря. Отравил себя и своих двух детей угарным газом.
– Читай дальше.
Еще один мужчина. Отравил себя и детей после того, как его бросила жена. Еще один мужчина. Спрыгнул с моста с детьми на руках. Другой мужчина. Заехал на машине в озеро с запертыми в ней и привязанными к сиденьям детьми.
Одна история сменяла другую. Их было бесконечно много. Марджори переключалась на новую ссылку каждый раз, когда я переводила взгляд с экрана на нее. Историй было так много, что я прекратила их читать и только изображала, что читаю. Да собственно ничего читать и не нужно было. Каждая история открывалась заголовками жирным шрифтом и фотографиями отцов, их жен и улыбающихся детей (они всегда улыбались), их домов, квартир, машин и дворов, огражденных желтыми полицейскими лентами. Помню, что у меня промелькнула мысль: эти истории все больше начинают напоминать сказочки, которые мне когда-то рассказывали мама и папа. Вот только ведьмы, засовывающие детей в печку, и королевы, раздающие отравленные яблоки, уступили место чудовищам в лице отцов и мужей, готовых совершать ужасающие вещи со своими семьями. Каждая история заканчивалась одинаково. Спасти никого не удалось. Мне не верилось, что существует так много подобных историй и что кто-то их читает.
Я отвернулась от компьютера. С меня было довольно историй. Их было слишком много. Я смяла табличку «еще истории?» и швырнула ее на пол. Перевернув табличку «я в порядке», я написала «зачем?»
