Он чуть не заплакал.
– Ну как же так – хочу, как ты можешь даже спрашивать такое?
В глазах ее зажглась надежда.
– Значит, не выдадим его? Поможем спастись?
Он молчал, прятал глаза, не смотрел.
– Ну что ты? – она тряхнула его. – Говори, не молчи.
Он заговорил медленно, с болью, голос звучал глухо.
– Не могу тебе передать, как мне горько сейчас, горько, что не понимаешь ты, что осудишь…
– Осудишь? За что?
– За это вот… Прости, Настена.
Булавка выметнулась из-под его рукава, ударила в вену, кольнула отравленным жалом. Затуманились горящие глаза, побледнел румянец на щеках.
– Зачем… – успела еще прошептать она, оседая на пол.
Но он не дал ей упасть, поддержал заботливо, подхватил, отнес на руках к дивану.
– Прости, дочка, что я так… Но надо, понимаешь, надо.
И заплакал все-таки, не удержался.
* * *
Мышастый мыкал горе.
Да, именно так, и никак иначе – мыкал горе, и все тут.
Казалось бы, эти два понятия, мыканье горя и Мышастый – не что иное, как полные и окончательные оксюмороны. Как, скажите, может мыкать горе человек, стоящий на вершине власти и проникший в тайны мира, иначе говоря, как может мыкать горе Мышастый?
И однако ж, было так. Шел пятый день бегства базилевса, страна трещала по всем швам, могучее государство, возведенное на самой мощной основе – на смерти, рассыпалось в прах. «Живи недаром – дело прочно, пока под ним струится смерть…» – писал древний поэт. И в самом деле, пока за спиной базилевса стояла безупречная любовница смерть, все они были живы, благополучны, все питались чудовищной темной силой. Но кто же мог подумать, что базилевс сбежит так подло, так нежданно? И кто мог подумать, что столько времени он сможет проводить в бегах – один, без друзей, без помощников.
Уже, казалось, поймали его, был он в руках – но снова растворился, прошел, как песок между пальцами. Когда группа захвата прибыла в дом к Грузину, там обнаружили только бездыханного хозяина, его охранника Аслана с дыркой во лбу и оглушенного капитана Сорокапута. А Буша опять не было – исчез, растворился.
Сорокапута взяли в оборот в его же собственном ведомстве, стали допрашивать с пристрастием, да так усердно, что в пару часов выбили из него все дерьмо, все внутренности, все выбили, кроме единственного главного – куда подевался Буш? Не знал этого капитан, не мог знать, потому что, если бы знал, давно бы уже все сказал.
Сколько им осталось еще до того, как рухнет страна? Неделя, хорошо месяц – на большее рассчитывать не приходится. Срочно искать другого базилевса? Но пока канал замкнут на прежнего, пока он жив, здоров и на свободе, новый базилевс не примет на себя силу. Базилевс один: пока не подвергнут он магической трансформации и ритуальным похоронам, другой на его место прийти не может.
Внезапно Мышастый обнаружил, что сидит не на диване давно уже и не на кресле даже, а на табуретке, сидит, сунув руки между колен, раскачивается и тоненько воет… В какой момент не выдержало, отключилось могучее его сознание, когда отказала железная воля?
На вой в чертог заглянула Хелечка, тусклый свет ламп отразился зеленым на ее щеке.
Среди всего этого ужаса и хаоса Хелечка одна была для него отдушиной. Когда Мышастый смотрел на нее, просто смотрел, не сексом даже занимался, ему становилось легче, спокойнее, казалось, что царица мертвых с ними, а значит, все будет в порядке, ничего плохого не случится.
Хелечка заглянула, сказала только:
– Там к тебе человек, – и исчезла тут же, словно обычная женщина, а не подземная владычица.
Мышастый не стал спрашивать, что за человек: раз добрался до него в Чертоге, значит, человек правильный, нужный, надежный. Хотя чем черт не шутит, в нынешнем хаосе случиться могло все что угодно.
Мышастый перешел с табурета на кресло, имелось у него одно такое – высокое, с золоченой спинкой, поверху крупные брильянты и изумруды, под камни Сваровски замаскированы, чистый, одним словом, императорский трон, такого даже у базилевса нету. Да и с какой стати быть такому у базилевса, если он всего только функция, шланг, через который бьет сила, а в реальности делами управляет Мышастый. Ну пусть не один Мышастый, пусть втроем с еще двумя, но последнее-то слово всегда оставалось за ним, так что и трон у него по праву…
В зал бесшумно вошел среднего роста худощавый человек. Если бы сейчас сюда заглянул бы Василий или Настя, они бы изрядно удивились, узнав в пришельце гонца-рыцаря по имени Быстроногий – а это был именно он. Конечно, трудно представить себе место, менее подходящее для рыцаря Ордена, чем чертоги Мышастого, но, однако ж, так оно и было. Удивительнее всего, что Быстроногий, похоже, явился по собственной воле, никто его не принуждал, и явился, видимо, с важной вестью.
Смуглое, обычно непроницаемое лицо рыцаря несло в себе сейчас какое-то тайное торжество. Это торжество сразу уловил и Мышастый, в волнении поднялся со стула.
– Приветствую тебя, господин мой триумвир, начальник над жизнью и смертью… – начал рыцарь.
– Хватит, командор, – перебил его Мышастый, – оставим этикет до другого раза. Есть новости?
– Есть, – Быстроногий наконец улыбнулся, уже не скрывая торжества. – Я нашел базилевса!
– О! – только и сказал Мышастый. – Он здесь?
– Он здесь, – подтвердил рыцарь.
– Так давай его сюда!
Быстроногий вышел из зала, Мышастый в изнеможении повалился обратно на кресло, Слава Богу, или скорее уж слава дьяволу! Базилевс пойман, страна спасена…
Конечно, окажись здесь сейчас любой из рыцарей Ордена, он был бы потрясен. Командор их тайной организации – почему, кстати, командор, он ведь как будто бы обычный гонец? – встречается с заклятым врагом Ордена. Очевидно, тут творится измена, предательство, а как иначе прикажете все это называть?
Но не было, не было тут ни одного рыцаря, и даже сквайра-оруженосца надо было днем с огнем искать. Потому-то не мог никто здесь задаваться такими вопросами, не мог – и не задавался.
Мышастый в нетерпении ходил по залу: что же это он там возится, силой, что ли, тащит сюда Буша? Но тут, словно отвечая на незаданный вопрос, вернулся Быстроногий. Рядом с ним неуверенно, слепо, неровно ступая по полу шел человек с серым мешком на голове, руки его были заведены назад и скованы наручниками, Быстроногий придерживал его за рукав, чтобы шел прямо, не споткнулся, не упал – вот какая забота у триумвиров о людях, а злые языки говорят, что они только о себе думают, о своей мошне и власти. Врете, злые языки, наговариваете на дорогих триумвиров, в особенности же – на Мышастого, человека поистине великого, вот бы кого базилевсом поставить, а не всех этих блеклых недоносков.
Мышастый, дрожа от возбуждения, подошел к человеку в наручниках, не отказал себе в удовольствии самолично сдернуть мешок с головы. С уст его сорвался негромкий торжествующий крик – на него печально глядела помятая физиономия беглого потентата.
