– Перед каким начальством? – изумилась Настя. – У него один начальник – Гроссмейстер Ордена.
– Ну вот, а я о чем, – невозмутимо кивнул Чубакка.
На секунду установилось полное молчание, слышен был только комариный зуд автомобильных моторов глубоко внизу.
– Ты хочешь сказать, что Мышастый и есть Великий магистр? – спросила Хелечка. Впервые, кажется, она потеряла свой гордый и неприступный вид и смотрела ошарашенно.
– Само собой. – Чубакка пожал плечами и глянул на Настю и Василия. – А вы что, не знали? Я думал, все знают.
– Это ложь! – звенящим голосом вскричала Настя.
Чубакка снова пожал плечами.
– Честное слово, даже обидно такое слушать. Я, между прочим, триумвир.
Хелечка смотрела на него испытующе.
– Рыжий, согласись, в это трудно поверить. Даже мне.
– А в то, что командор Мышастому прислуживает, – в это тебе поверить не трудно?
Возникла пауза, она длилась и длилась. Рыцарь играл желваками, Настя прижала руки к груди и не отрываясь смотрела на Чубакку.
– Вы все ничего не понимаете в государственном управлении, – сказал он, явно наслаждаясь ситуацией. – Любой политик знает, что чуму надо истреблять холерой. Вспомните, что было еще лет десять назад. Эта гнусная оппозиция, эта поганая пятая колонна, эти мерзкие иностранные агенты, которым мог стать буквально любой, даже новорожденный младенец. Как они мутили народ, как баламутили! И то им не то, и это не се… Им, видите ли, не нравилась уголовная ответственность для детей старше двенадцати. Ну а что же делать, как иначе справиться с этими злобными и дикими карликами? Вы не представляете, сколько крови нам попортили все эти сетевые хомячки и примкнувшие к ним креаклы! Эти их белые ленты, эти их дурацкие гимны…
Он пропел, кривляясь:
– Я – хомяк, красивый сам собою,
Мне от роду – всего сорок три года…
– Это был мирный протест, – тихо сказала Настя.
Чубакка прервался, посмотрел гневно на Настю.
– Мирный протест, как бы не так! Да лучше бы они взяли в руки колья и прямо пошли на дворец… Дали бы по ним залп из минометов, как при чучхе, и вопрос решен. Но ведь они же мирно протестуют, мирно! А как разгонять мирные демонстрации, что скажут нам наши западные партнеры? Нам, между прочим, еще бабло в офшоры качать. И вот они со своим мирным протестом не просто поперек власти стали, хрен бы с ней, с властью. Они встали нам поперек финансовых потоков. А это уже серьезно. Это очень серьезно, друзья мои. И вот Мышастый, светлая голова, придумал Орден, якобы борющийся с властью кадавра, с базилевсами и триумвирами. И что же? Протестная активность сразу пошла на спад. Все тайное всегда вызывает интерес и благоговение. Кому нужна оппозиция, если есть Орден? Орден – это великий соблазн. Невидимые герои, готовые отдать жизнь за народ, отважно борются с властью. А остальным и делать-то ничего не надо. Гениальная идея! Власть, которая борется сама с собой. И, конечно, сама себя никогда не победит. Отсюда необыкновенные возможности Ордена, неуловимость его рыцарей и тому подобное. Если бы надо было, Хранители разорвали бы Орден за три дня. Но кто же это сделает, если Великим магистром стал сам Мышастый?
– Выходит, нас обманули, – тихо сказал Василий. – Нас, простых рыцарей.
– Не обманули, а попользовались, – поправил Чубакка. – Притом в извращенной форме. Но вы разве ждали чего-то другого от власти?
Он неожиданно подмигнул им.
– Почему ты все это нам рассказываешь? – спросила Хелечка.
– Я так понимаю, сейчас войдут хранители и отправят нас в казематы, – тяжело заметил Василий.
Чубакка глядел на них, молчал и посмеивался. Потом все-таки заговорил.
– Для спасителей человечества вы слишком мало доверяете людям, – сказал он. – У меня зуб на Мышастого. Орден-то он создал, но нам с Хабанерой про него не рассказывал. Из чего мы сделали вывод, что он постепенно прибирает власть к рукам. Вероятно, от всего триумвирата вскорости останется один Мышастый. Как именно это произойдет чисто технически – вопрос другой. Но к этому все идет, не сомневайтесь.
– Так ты поможешь нам? – с надеждой спросила Настя.
Он покачал головой.
– Нет. Это ведь будет государственная измена, это будет повод для Мышастого сместить нас с Хабанерой.
– Он же все равно сместит!
– Ну это мы еще посмотрим…
Они помолчали.
– Выходит, ты все-таки арестуешь нас. – Голос у Хелечки сделался безнадежным.
– Я же говорил, не будьте вы такими маловерами. Нет мне смысла вас сдавать. Слышали поговорку: враг моего врага – мой друг? Ну большими друзьями мы не станем, но задерживать вас я тоже не буду. Даже тебя, Настя…
Он посмотрел на нее долгим взглядом, та вспыхнула и потупилась.
– Возвращайтесь, друзья мои, обратно в Орден, расскажите своим братьям, кому на самом деле они служат. Пусть потребуют показать им Великого магистра, того самого, которого никто не видел, кроме командора Быстроногого. А когда этого не случится, вот тогда задумайтесь, что вам делать дальше…
Спустя пять минут, миновав молчаливую охрану, Настя, Хелечка и рыцарь покинули дом Чубакки Рыжего. Сам же Чубакка сидел, развалившись на кресле, и глядел в свинцовые, непроницаемые небеса. Потом показал небесам средний палец и проговорил довольно громко:
– Выкуси, Мышастый!
Глава 25
Последняя жертва
Варан спал. Спал сном тяжелым, глубоким, беспробудным. Он теперь спал почти все время, лежал в углу террариума неподвижной кучей бурой кожи, мяса и толстых костей. Иногда базилевсу казалось, что он вообще умер: ни единого движения, даже самого легкого дыхания не исходило из чудовищных дырчатых ноздрей.
«Но если бы он умер, он уже начал бы разлагаться, – думал базилевс. – Или мистические орудия вообще не разлагаются? Вот взять хоть кадавра…»
На этом мысли его кончались. Думать было как-то трудно, муторно, почти невозможно. По ночам ему снилось, что он тоже варан, лежит в дальнем углу аравийской пустыни, недвижный, наполовину занесенный желтым песком, спит, и нет у него сил проснуться.
Когда же он все-таки просыпался, первое, что он видел, был спящий варан.
Теперь он все время проводил в кабинете, ел, пил и даже спал в нем. Он хотел выйти, прогуляться – да хоть бы и в саду камней, что ли, – но Мышастый не пускал его.
– Надо, чтобы сила опять соединилась с вами, потентат, – говорил он.
Он не возражал, соглашался, просто потому, что не было сил возражать. Но сам про себя знал, что не вернется эта сила. Во всяком случае, пока он не даст согласия и дальше быть базилевсом. А он все никак не мог решиться, не мог сказать «да». Хотя выхода все равно не было. У него имелось два варианта: согласиться на предложение триумвирата и вернуться к обязанностям или отказаться. И тогда он и сам, как несчастный кадавр, присоединился бы к великой цепи непогребенных.
