17.5.3. Бразилия
В Бразилии рабство стало активно развиваться с момента восстановления власти португальцев над всей колонией в 1650-е годы и с открытием залежей золота в южной Бразилии в 1690-х годах. К 1720-м добыча золота составляла около десяти тонн в год и давала почти столько же прибыли, сколько и экспорт сахара, при учете жесткой конкуренции с Вест-Индией. Многие рабы были коренными американцами. Между поселенцами и иезуитами, которые создавали «миссии» (сахарные плантации и скотоводческие фермы), где туземцев принудительно обращали в христианство, долго шла борьба за то, кто должен контролировать оставшихся туземцев. Организовывались крупные экспедиции за рабами внутрь страны, некоторыми из них руководили иезуиты, которые затем клеймили туземцев и заставляли их работать на «миссии». Одной такой экспедиции хватило, чтобы окупить перестройку собора Сен-Луис в 1718 году. Во время золотой лихорадки, после 1690-х годов, многие туземцы на северо-востоке были порабощены золотоискателями. Однако, как и в прошлом, туземцы не могли обеспечить европейских поселенцев необходимым количеством рабочей силы, и ввоз рабов поднялся до рекордного уровня — к 1750 году в Бразилии насчитывалось более 500 000 рабов, что составляло около трети населения (примерно та же пропорция, что и в южных колониях на североамериканском материке). Заметное отличие Бразилии от британских колоний заключалось в том, что рабов часто освобождали, и им даже разрешалось вступать в армию.
17.5.4. Испанская империя
В испанских колониях добыча золота и серебра и в XVIII столетии оставалась доминирующей отраслью. Рудники в Андах по-прежнему разрабатывались практически исключительно трудом местного населения и несколькими тысячами привозных рабов. На материке большие плантации, где использовался рабский труд, были только в Венесуэле — оттуда экспортировали какао и индиго. Классическая плантаторская экономика сложилась в испанской империи только на Кубе, где выращивался сахар и табак. Здесь рабы составляли около четверти населения. Право поставлять невольников в испанскую империю досталось Британии по Утрехтскому договору 1713 года, и их свободный ввоз на территорию империи не допускался вплоть до 1787 года. Из-за этого рост плантаций, а следовательно, и производства, был замедлен. В XVIII столетии даже небольшие европейские страны обзавелись своими собственными рабовладельческими империями. На принадлежавших Дании островах Сент-Томас и Санта-Крус постоянно проживало примерно 20 000 рабов. Почти все они были заняты в производстве сахара, которое продолжало процветать и тогда, когда другие колонии в Карибском море уже были затронуты войной между ведущими европейскими державами.
[О независимости Латинской Америки см. 21.7]
17.6. Работорговля
Для процветания принадлежащих европейцам рабовладельческих империй в Америке требовался постоянный приток рабов из Африки. Спустя триста лет после 1500 года европейские негоцианты превратили эту отрасль торговли в сложное международное предприятие глобальных масштабов. В нее были вовлечены и производители текстиля в Индии, и европейские изготовители (особенно железных изделий и огнестрельного оружия), и африканские торговцы, европейские судовладельцы, плантаторы, не говоря уж о кредитных обществах и банках. Все страны Европы, имеющие выход к морю, принимали в ней активное участие. Хотя торговля живым товаром приводила к гибели множества людей и жестоким страданиям, с чисто коммерческой точки зрения она была невероятно выгодна. Работорговля была самым динамичным сектором экономики рада западноевропейских стран и обуславливала общий подъем и рост благосостояния в регионе.
За последние тридцать лет историки произвели очень точный подсчет объемов работорговли, и результаты показывают, что пик настал в XVIII столетии. За первое столетие завоевания европейцами Америки, и вплоть до 1600 года на континент было ввезено 370 000 рабов. За следующие сто лет этот показатель вырос до 1 870 000. В XVIII же столетии из Африки в Америку было доставлено 6 130 000 рабов. В результате общая численность рабов в Америке возросла примерно с 330 000 в 1700-х годах, до более 3 миллионов в 1800-х. В этот период торговля перешла из-под контроля государственных монополий в руки множества частных предпринимателей. На протяжении XVIII столетия британцы доминировали в этой отрасли и перевезли более сорока процентов рабов от общего количества порабощенных (2,5 миллиона), португальцы заняли второе место, они перевезли примерно треть (1,8 миллиона), а французы — примерно пятую часть (1,2 миллиона). Из общего числа рабов (около 6 миллионов) — треть отправили в Бразилию, примерно по четверти в британскую и французскую Вест-Индию, и лишь чуть более пяти процентов — на североамериканский материк. Примерно две трети всех перевезенных людей составляли мужчины (процент более высокий, чем в предыдущие века) и почти четверть — дети.
Единственную проблему для работорговцев представляли цены на рабов на африканском побережье. Контролировать эту цену они не могли, так как устанавливали ее местные — она постоянно поднималась и напрямую зависела от качества товаров, предлагаемых европейцами. За сто лет после 1670 года средняя стоимость мужчины-раба в Африке поднялась от 3 до 15 фунтов, соответственно, выросла и цена продажи в Америке: с 17 до 35, а потом и почти до 50 фунтов к концу XVIII столетия. При таких ценах барыш был велик — годовая норма прибыли британских работорговцев в XVIII столетии составляла около десяти процентов, ровно столько же, сколько давала плантация в Вест-Индии, и втрое больше от того, что можно было получить, вкладывая деньги в земельные угодья. Самый большой расход для работорговцев составляли товары, которые им следовало закупить для обмена на африканском побережье. Некоторые из этих товаров были весьма важны — из Европы везли железо, огнестрельное оружие (уже к концу XVIII столетия британцы отправляли в Африку до 300 000 ружей в год), ткани и бумагу, а с американских плантаций — ром и табак. Большое значение имели также товары, закупаемые европейцами в Азии, в частности специи и текстиль. Последний был особенно важен, так как до конца XVIII столетия индийский текстиль был намного качественней европейского и африканцы требовали лучшего. Индийский текстиль ввозили преимущественно в Ливерпуль и Нант, и они же являлись также самыми крупными портами работорговли. У французов индийский текстиль составлял почти шестьдесят процентов от стоимости товаров, используемых для закупки рабов (европейский текстиль составлял пять процентов), у англичан это был основной товар, вывозимый в Африку, — даже после того, как английская промышленность начала стремительно развиваться в 1750-е годы и позднее, индийские ткани составляли треть импорта.
Следующим пунктом были расходы на транспортировку живого товара из Африки в Америку. Именно стремление торговцев извлечь максимальную выгоду становилось причиной ужасающих условий этих плаваний. И даже при этом расходы были немалые, поскольку на корабли рабовладельцев нанимали удвоенную по численности команду из соображений безопасности — вероятность бунта всегда была наибольшей в начале, когда рабы наконец понимали, что их увозят из Африки. Смертность на кораблях работорговцев была непомерно высокой — погибало от пятнадцати до двадцати процентов вывезенных из Африки. На более коротких маршрутах, напрямую из Африки в Бразилию, эта цифра могла быть ниже, но во время долгого плавания из Анголы в северную Америку потери приближались к трети. Рабов набивали в трюмы битком и заковывали. Как правило, их не выводили на палубу и в итоге скудное питание, недостаток воды, морская болезнь и диарея создавали труднопредставимые условия. В XVII столетии население Нового Амстердама (ныне Нью-Йорк) знало о приближении этих кораблей по запаху, даже когда они еще были за горизонтом. Работорговцы шли на это, потому что если бы они предоставляли рабам хотя бы столько же места, сколько европейским каторжникам, то смогли бы за один рейс перевезти вдове меньше рабов и не получили бы никакой прибыли. В XVIII столетии смертность при перевозках слегка уменьшилась по сравнению с обычной нормой «один к пяти», когда работорговцы увеличили паек и расход воды, стали применять корабли особой конструкции, а иногда даже выдавать рабам лимонный сок, чтобы предупредить возникновение цинги, и прививать их от оспы. Однако даже самый низкий уровень смертности (один к двадцати) был все еще в пять раз выше, чем при перевозке каторжников-европейцев, потому что корабли по-прежнему набивали до отказа: европейцы считали эти условия приемлемыми для африканцев, но не для преступников.
