И в 1700, и в 1800 годах Пекин был самым большим городом в мире с населением около миллиона, а Кантон с его 800 000 жителей на 1800 год превосходил любой город Европы за исключением Лондона. Показатель промышленного производство на душу населения был не меньше, чем в Европе, производство основывалось на высокой степени специализации для обширного и все еще растущего внутреннего рынка, особенно для городов. К 1700 году в производстве хлопковых тканей и изделий из них в области Чжэцзян (к юго-западу от Шанхая) было занято более 200 000 постоянных работников и значительное количество сезонных. Семейства, владевшие промышленными и торговыми предприятиями в Китае, представляли собой сплоченные группы, которые держались на семейных и партнерских связях — точно так же, как и в Европе. Они также создавали «ложи» — неформальные ассоциации с целью взаимопомощи для поселения, хранения товаров и финансовой поддержки. В эпоху Мин эти ложи не выходили за пределы конкретных видов торговли и местностей, но в XVIII столетии быстро распространились по всему Китаю. Во многих городах, как и в Европе, делами заправляли группировки зажиточных торговцев и промышленников. Этим группировкам оказывали поддержку хорошо развитые банковские учреждения, предоставлявшие возможность хранить вклады, делать займы, передавать деньги из одного места в другое по всему Китаю и выпускать векселя и банкноты. Не менее важным было то, что существовала разработанная система законов, определявших отношения между партнерами, земельную ипотеку и правила заключения контрактов, порой очень сложные; все это было необходимо при наличии такой разнообразной системы деловых отношений. Как и в Европе, рост благосостояния и повышение мобильности населения в условиях растущей экономики приводил к возникновению напряженности в обществе. Те слои землевладельцев, чиновников и придворных, которые издавна имели в Китае высокий статус и получали свои богатства по наследству, видели угрозу в растущей власти новых общественных групп, которые стремились, и зачастую успешно, пробиться на самый верх общества, пользуясь своим богатством.
Лишь к концу XVIII столетия в Китае проявились первые признаки тех проблем, которые стали бичом страны в следующем столетии. К 1780-м годам скорость роста населения, видимо, достигла того предела, который был доступен даже продуктивному сельскому хозяйству китайцев. В начале XIX столетия рост населения продолжался (несколько медленнее, но все же китайцев стало на четверть больше между 1800 и 1850 годами), и ситуация сделалась критической. Уже к 1790-м годам в деревнях некоторых районов страны начались. Крестьянские бунты участились, снова стали возникать тайные общества, наподобие общества Бай-лянь-чжао («Белый лотос»), сыгравшего важную роль в середине четырнадцатого столетия, во время изгнания монголов, и триста лет спустя, при крушении династии Мин. У правительства все еще было достаточно власти и денег, чтобы подавить эти вспышки, но они были предвестниками будущих осложнений.
19.8. Япония при династии Токугава
[О предыдущем периоде истории Японии см. 18.6]
Сёгунат Токугава, установившийся в 1603 году, обладал достаточным запасом сил, чтобы справиться с кризисом XVII столетия, который задел и Японию. Впрочем, его воздействие было незначительным и в основном проявилось в виде сельскохозяйственных проблем 1630-х годов с последующим поднятием цен на рис и, как следствие, мятежом Симабара в 1637—1638 годах. Угрозы внешнего нападения не было, и справиться с возникшими трудностями представлялось возможным. Придя к власти, Токугава Иэясу применил выжидательную политику, обеспечивая себе консолидацию власти. Он держал центральную часть Японии и столицу Киото под контролем своих ближайших родственников. Императоры жили в Киото, но Иэясу остался верен своей прежней базе в Эдо (современный Токио) — маленьком рыбацком поселении, которое отдал ему Хидэёси в 1590 году. Большинство влиятельных даймё выжили, даже его главные враги, Мори и Шимацу, но своих последователей он наградил большими земельными угодьями. Наследник Хидэёси (основная угроза для Токугавы) был разбит в 1615 году, а его замок в Осаке захвачен. Иэясу же официально отрекся от поста сёгуна в 1605 году и передал власть сыну, тем самым избегнув споров о наследовании, хотя на практике он правил до своей смерти в 1616 году.
Благодаря осмотрительности Иэясу основные институты сёгуната Токугава были созданы его сыном Хидетада (который умер в 1623 году) и его преемником Иэмицу, который правил до 1651 года. Администрация Токугава (бакуфу) управляла семейными владениями напрямую. Они включали около трети населения Японии и большинство основных городов, в том числе Эдо, Киото, Осаку и Нагасаки. Какую власть это давало дому Токугава, можно видеть из того факта, что они контролировали площади, на которых выращивали рис, в семь раз большие, чем у крупнейшего даймё, Маэда из Кадзанавы. Именно на этом основании они могли навязать свое господство другим даймё, которые подразделялись на три категории. Члены рода Токугава, которые не могли занимать пост сёгуна, назывались симпан («родичи»). Эти побочные линии рода Токугава, особенно так называемые «Три дома» (саше), были потомками седьмого, восьмого и девятого сыновей Иэясу, которым доверялось управление ключевыми областями Японии; в трех случаях из их рядов избирался и сёгун. Те из даймё, которые признали Иэясу еще до того, как он начал борьбу за власть в 1600 году, назывались фудай и занимали особое положение. К третьей категории относились тодзама (или «внешние даймё»), к которым причислили большинство знатных родов (за исключением Маэда). Это были люди, которые тем или иным образом когда-то оказывали сопротивление Иэясу и потому находились под подозрением. В их число входили Мори с западного Хонсю и Шимацу из Сацума на южном Кюсю которые впоследствии сыграли важнейшую роль в окончательном свержении дома Токугава в середине XIX столетия. При правлении Токугава число тодзама и их могущество неуклонно сокращались: одного за другим их наказывали за различные преступления или нарушения закона (действительные или выдуманные), а их земли и права переходили к более надежным фудай.
У даймё сохранились их служащие (самураи), но и те, и другие быстро утратили свои военные функции, в частности, последние сделались чиновниками в административных органах даймё. Это происходило потому, что сами даймё, первоначально являвшиеся военными предводителями, превратились в местных администраторов, чья деятельность подчинялась законодательству сёгунов. Они не платили налогов сёгуну (у него было достаточно доходов со своих собственных земель). Однако они все-таки подносили ежегодно «подарки», по сути, дань, согласно тщательно разработанной системе, от них также требовалось оплачивать расходы на содержание местных правительственных органов в своих областях и участвовать в финансировании некоторых военных операций. В целом у даймё было больше экономических и военных сил, чем у сёгуна, но они были разобщены распрями и находились под очень жестким контролем. Все они были связаны с домом Токугава сложной сетью брачных союзов, и им не дозволялось общаться друг с другом напрямую — только через правительство в Эдо. Они не могли увеличить размеры своих военных отрядов или построить замок без разрешения сёгуна, и у Токугава было достаточно сил, чтобы принудить их к выполнению этих правил. Основным рычагом подчинения даймё была четко установленная система санкин-котай. Начиная с 1634 года каждый даймё был обязан направлять в Эдо заложников, которые должны были постоянно жить там. Кроме того, они должны были приезжать туда сами на полгода, чтобы служить сёгуну, и для этого содержать вторую, весьма дорогостоящую резиденцию в столице. Чем дольше сохранялся внутренний мир в Японии, тем меньше становилось значение прежних военных занятий даймё.
