Несмотря на политическую суматоху в Китае в течение десятилетия после середины шестидесятых годов, а также катастрофические ошибки в экономической политике, совершенные в конце пятидесятых, производительность китайской экономики в целом соответствовала производительности любой индустриализирующейся экономики. Общие темпы роста были такими же, как в Советском Союзе в тридцатые годы, в Бразилии — в шестидесятые, а в Южной Корее — в семидесятые, и вдобавок поддерживались значительно дольше. В течение трех десятилетий с начала пятидесятых годов объем промышленного производства увеличивался более чем на 10 % в год, удвоив долю Китая в мировом объеме промышленного производства. К началу восьмидесятых годов Китай производил больше железа и стали, чем Британия и Франция вместе взятые. Уровень инвестиций здесь также являлся самым высоким в мире. Средняя продолжительность образования детей в течение этого периода удвоилась.
К концу семидесятых годов новому умеренному руководству пришлось решать, что следует строить на основе этой базы теперь, когда основная индустриализация была завершена. Они приняли политику, очень похожую на новую экономическую политику Советского Союза в двадцатые годы — экономическая либерализация в сочетании с абсолютным политическим контролем, что было наглядно продемонстрировано подавлением студенческих демонстраций на площади Тяньаньмынь в Пекине в 1989 году
[176].
Первыми ключевыми изменениями стали те, в поддержку которых всегда высказывался ставший лидером страны Дэн Сяо-пин: аграрная реформа посредством превращения сельских общин в «селения городского типа», которым было позволено продавать свою продукцию на открытом рынке. Продуктивность сельского хозяйства возрастала на 8 % в год, и реальный доход крестьянства удвоился в течение шести лет после начала реформ в 1978 году. Это обеспечило основу для дальнейшей индустриализации и предоставления гораздо большей свободы фабрикам и отдельным предприрнимателям. Государственное планирование сохранялось на макроэкономическом уровне — но на более низком уровне появилась форма капитализма. Импорт иностранной технологии и производство для экспорта было основано на создании совместных предприятий с заграничными корпорациями, а также четырех специальных экономических зон в Южном Китае (почти тысячу лет эта территория имела самые большие внешние контакты). С начала восьмидесятых годов экономика продолжала расти примерно на 10 % в год.
Стратегическое положение Китая также менялось. В течение примерно десяти лет после того как коммунисты пришли к власти они были близки к Советскому Союзу как своему единственному союзнику. Соединенные Штаты противостояли новому китайскому правительству, поддерживая Чан Кай-ши и Гоминдан на Тайване, которая все еще цеплялась за мечту восстановить власть на материке. Прямая конфронтация между этими обоими держалась под контролем. Однако китайцы немногое получили от Советского Союза и негодование по поводу того, что китайцы считали продолжением «неравных договоров» XIX века привели к долговременному разрыву между этими двумя в начале шестидесятых годов
[177].
В 1964 году Китай разработал собственное ядерное оружие, а к концу десятилетия начались стычки вдоль спорной границы с Советским Союзом в районе реки Амур. В начале семидесятых годов американцы наконец-то перестали делать вид, что правительством Китая является Гоминдан, они признали правительство в Пекине, позволили ему войти в ООН и получить место в Совете Безопасности. Подобный шаг отражал главную цель американцев — создать как можно больше проблем Советскому Союзу. С точки зрения китайцев окончание унизительных договоров XIX века произошло в 1997 году, когда Британия возвратила китайцам Гонконг. В 1999 году португальцы вернули китайцам Макао.
Экономическое развитие также усиливало масштаб возрождения Китая. В течение полувека коммунистическая партия, выполняя функцию правительства в Китае, как династия Мин в конце XIV века, восстановила традиционное положение Китая в мировой истории как одной из крупнейших держав мира.
24.8. Соотношение сил в мире в конце XX века
Соотношение сил в мире в конце XX века отражало беспрецедентную степень сложности, вызванную частично накладывающимися экономическими, военными и стратегическими тенденциями. На военном уровне ситуация казалась относительно простой. Окончание «холодной войны», развал Советского Союза и продолжающая развиваться мощь Китая означали, что Соединенные Штаты оказались единственной глобальной державой. Они стали единственным государством, которое развернуло определенные типы оружия, их технологические ресурсы не имели себе равных, а военные расходы были больше, чем у России, Британии, Франции и Германии вместе взятых.
Однако эта военная мощь имела ограниченное использование. Ее можно было эффективно использовать при поддержке ряда союзников во время войны в Персидском заливе, но даже здесь она не смогла решить вопрос о том, что дальше делать с иракским правительством. В отношении же угроз террористов и незначительных конфликтов она имела малую ценность. Способность американцев влиять на комплексы безопасности по всему миру также была ограниченной.
Фундаментальная проблема заключалась в том, что безопасность государств больше не могла определяться исключительно военными и стратегическими терминами. Соединенные Штаты больше не являлись доминирующей экономической державой — их соперники из числа держав с мощной индустриализированной экономикой (страны Европейского Союза и Япония) создали иной центр экономической мощи. Конкуренция между этими державами истощила некоторые отрасли промышленности — например, европейское кораблестроение; отрасли, занимающиеся производством мотоциклов и телевизоров, также пришли в упадок, не выдержав конкуренции с Японией.
К восьмидесятым годам Соединенные Штаты обнаружили, что их превосходство в производстве изощренных видов оружия не защищает их от разорительных последствий конкуренции с Японией в автомобильной промышленности и производстве бытовой электроники. В то же самое время все государства постепенно утрачивали экономическую власть, которая переходила к транснациональным корпорациям. Их способность распределять производство в мире в соответствии со своими собственными приоритетами оказывала значительный эффект на национальные экономики, которые правительства по большей части были неспособны контролировать. Более того, государства стали конкурентами за благосклонность этих корпораций и попытались привлекать их с помощью различных субсидий и дотаций.
