— Решаешь важные дела? — поддеваю я, стараясь сохранить веселый тон.
— Решаю, мелкая.
По коже пробегают мурашки, и я бросаю на него беглый взгляд. Кажется, что он специально так меня назвал, но Лютый, похоже, произносит это прозвище на автомате, даже не замечая этого. Он ставит на столешницу две тарелки, кладет приборы и садится напротив.
Слишком близко. И почему здесь нет обычного обеденного стола, черт?
— Вина?
Отрицательно качаю головой и поспешно опускаю взгляд в тарелку.
— Тогда приятного аппетита.
— Спасибо. И тебе, — говорю сдавленно.
Есть совсем не хочется. Но я буквально кожей ощущаю на себе внимание Лютого и мне кажется, что он вообще глаз не отводит. Иначе почему у меня даже кончики пальцев покалывает, словно от небольших разрядов тока? Как на самом деле, я не знаю, потому что слишком страшно поднять голову. Поэтому я усиленно наматываю макаронину на вилку и отправляю в рот, повторяя так раз за разом.
— Ты хотела поговорить не у себя дома. Почему?
Вот теперь глаза приходится поднять. Я пожимаю плечами и нервно улыбаюсь:
— Странный вопрос. Может просто так?
— Хочешь сказать, соскучилась? — усмехается Лютый.
Его тон шутливый, дружеский, но глаза… он впивается в меня острым взглядом, будто в самую душу старается заглянуть. Воздух между нами сгущается, и я пытаюсь перевести разговор в менее опасную плоскость.
— Ну на самом деле я вижу тебя каждый день.
— Фото под подушкой хранишь? — иронизирует Костя.
— Тимур на тебя похож.
Молчание, повисшее между нами, такое осязаемое, что кажется, что его можно нарезать ножом. Лютый моментально становится серьезным, даже в тоне голоса больше не слышится показной веселости.
— Телефон с собой?
— В сумке оставила в прихожей.
— Думаешь, тебя прослушивают?
Я пожимаю плечами, но смотрю на него выразительным взглядом. Костя понимает меня без слов.
— Так о чем ты хотел поговорить? — спрашиваю осторожно.
Даже не верится, что всего несколько часов назад Лютый держал меня за горло и, если вспомнить выражение его лица, убить готов был голыми руками. А потом помог своему, по сути, врагу и меня на ужин позвал. И вел себя сейчас более чем спокойно, что и настораживало. Я знаю, какой у Лютого взрывной характер и поэтому не понимаю, чего от него ждать сейчас. Не сказать, что я его боюсь, но… я теперь не одна. Каждый знает, куда можно с успехом надавить — Тим.
— Я хочу познакомиться с сыном.
Застываю на месте, не сразу решаясь снова поднять голову и встретиться взглядом с мужчиной.
— Ты… — переспрашиваю.
Лютый перебивает:
— Да, Соня. Я хочу увидеть Тимура. Заметь, я не увожу его силой и не ставлю тебе ультиматум.
«А мог бы», — так и звенят в воздухе невысказанные слова.
— Ультиматум не ставишь, но выбора у меня все равно нет? — хмыкаю невесело.
Лютый откладывает вилку, складывает руки на груди и слегка откидывается назад.
— А ты хочешь отказать?
— Просто… Тим с самого рождения рядом с Демидом. Он его считает своим отцом и…
Осекаюсь на полуслове, когда вижу, как по лицу Кости проходит тень. Понимаю, что зря, очень зря упомянула это и прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы хоть как-то успокоить тревогу.
— Я не отказывался от сына, — жестко произносит он, — И это не по моей, а по твоей милости он считает отцом чужого человека.
Поднимаюсь с места и нервно хожу по комнате, пытаясь подобрать нужные слова. Лютый тоже забывает про ужин и следит за мной внимательно. Вот только ждать, когда я соберусь с духом и все объясню, он явно не собирается, и спрашивает в лоб:
— Демид в курсе?
Я бросаю на Костю вопросительный взгляд, и он поясняет:
— Что отец Тимура не он.
— Да.
— С самого начала?
Ответ застывает в горле так и невысказанным комом, но Лютый понимает все по одному только выражению лица.
— То есть и женился на тебе, зная, что ты беременна не от него? — уточняет он вкрадчиво.
Кажется до смешного глупым снова положительно отвечать на этот вопрос, но я все-таки нахожу в себе силы кивнуть.
— Да.
Сурово сведенные у переносицы брови, горящие огнем глаза, в которых на мгновение мелькает целая гамма чувств. Он поднимается плавно, без резких движений, и наступает на меня. А я почему-то пугаюсь гораздо сильнее, чем когда он налетел, как ураган, схватил, вцепился мертвой хваткой и чуть не убил. Потому что тогда Костя ничего бы мне не сделал плохого.
Потому что именно сейчас он по-настоящему зол.
Панически отступаю, пытаясь не выпускать его из поля зрения, но пространство кухни не бесконечное. В поясницу больно врезается столешница и я шумно сглатываю. Дальше бежать некуда.
Хочу сделать рывок в сторону и ускользнуть куда-нибудь в сторону коридора, но Лютый, словно предугадав мои мысли, ставит руки по обе стороны от меня и нависает глыбой.
— Тогда какого черта, Соня? — хрипло спрашивает он, когда между нами практически не остается пустого пространства, — Какого черта ты сбежала?! Или что, я тебе был настолько противен, что ты даже Леську бросила там, в раскуроченной машине? Ты же могла уйти в любую секунду, ты вернулась сама! Сама захотела остаться, по доброй воле в постель со мной легла. Так. Какого. Гребаного. Хрена?! — рычит он.
Хватаю ртом раскаленный воздух, не в силах отвести взгляда от его глаз. Они словно прожигают мое нутро, заставляя разгораться что-то темное в такой потаенной глубине, о которой я сама не подозревала.
— Отвечай, — требует он и рявкает, теряя терпение, — скажи, твою мать, хоть что-нибудь!
Вздрагиваю всем телом, до боли впиваясь ногтями в его руку.
— Я не могу… не могу сказать, — едва слышно выдавливаю я.
— Не можешь?
Надо сказать ему, что лучше написать, что нас могут слушать каждую гребаную секунду, но у меня не хватает решимости. Потому что такое нельзя говорить в открытую. По щеке скатывается что-то горячее, и я торопливо стираю ладонью слезы.
Боковым взглядом замечаю какое-то движение и вздрагиваю, когда перевожу глаза в сторону входа. Несмотря на то, что виделись мы только один раз, я бы никогда не забыла ее после той встречи. Помню досконально и темные волосы, и идеальный изгиб фигуры в шикарном платье, и то, что это новая пассия Лютого. Вот из-за последнего и помню.
— Костя? — ее голос звучит вопросительно и растерянно одновременно. Девушка бросает взгляд на меня и на ее лице мелькает гамма чувств. Надо отдать должное Алисе — она берет себя в руки очень быстро. Уже через пару секунд в ее тембре не слышно ни удивления, ни растерянности, только раздражение и злость.
