– Дэнни... Дэнни-и...
Он посмотрел на дорогу и там, поодаль, оказался Тони, он
стоял у знака «стоп» и махал рукой. Как всегда при виде старого друга на Дэнни
теплой волной нахлынула радость, но на этот раз вместе с ней он ощутил словно
бы укол страха – как будто за спиной появившегося Тони пряталось что-то
мрачное, темное. Гнездо, полное ос, которые, вырвавшись, больно жалят.
Но не идти нечего было и думать.
Он еще больше осел на кромку тротуара, руки вяло
соскользнули с колен и свесились между расставленных вилкой ног. Подбородок
опустился на грудь. Потом часть существа Дэнни, несильно и не больно
дернувшись, отделилась и побежала следом за Тони в воронку тьмы.
– Дэнни-и...
Вот тьму пронзили белые крутящиеся вихри. Кашляющий,
надсадный звук, гнущиеся, изломанные тени, они превратились в ночные ели,
мотающиеся на резком воющем ветру. Танцевал, крутился снег. Снег был повсюду.
– Слишком глубокий, – сказал из темноты Тони и в его голосе
прозвучала печаль, которая привела Дэнни в ужас. – Слишком глубокий, чтобы
выбраться отсюда.
Надвинулся, навис новый силуэт. Огромный и прямоугольный.
Покатая крыша, неясным пятном белеющая в беснующейся тьме. Множество окон.
Длинное здание с черепичной крышей. Часть черепицы была более новой и зеленой.
Ее клал папа. Гвозди он покупал в Сайдвиндере. В магазине скобяных товаров.
Сейчас черепицу засыпал снег. Снег засыпал все.
Вынырнув из небытия, на фасаде здания засветился зеленый
ведьмин огонек, он мигнул и превратился в ухмыляющийся над двумя скрещенными
костями гигантский череп.
– Яд, – сообщил из наплывающей темноты Тони. – Яд.
Перед глазами Дэнни промелькнули другие надписи, некоторые –
зелеными буквами, некоторые – на дощечках, под разными углами воткнутых в
сугробы. КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО. ОПАСНО! ПРОВОД ПОД ТОКОМ. СОБСТВЕННОСТЬ
КОНФИСКОВАНА. ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ. ТРЕТИЙ ПУТЬ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ. НЕ ПОДХОДИТЬ.
НЕ ТРОГАТЬ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. В НАРУШИТЕЛЕЙ СТРЕЛЯЕМ БЕЗ
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ. Он не понимал до конца ни одной надписи – он не умел читать! –
но уловил общий смысл всех, и в черные пустоты его тела начал наплывать смутный
ужас, подобный легким коричневым спорам, гибнущим при свете солнца.
Надписи растаяли. Теперь Дэнни находился в комнате, полной
незнакомой мебели, в комнате, где было темно. В окна, словно песок, билась
снежная крупа. Во рту пересохло, глаза походили на ??орячие мраморные шарики,
сердце молотом стучало в груди. Снаружи что-то глухо бухало, как будто настежь
распахивали какую-то жуткую дверь. Шаги. На другой стороне комнаты было
зеркало, в его дутой серебряной глубине зеленым пламенем запылало
одно-единственное слово, и слово это было – ТРЕМС.
Комната растаяла. Другая комната. Эту он
(узнает)
знал. Перевернутый стул. В разбитое окно, крутясь, летел
снег, уже припорошив край ковра. Раздернутые шторы вкривь и вкось свисали со
сломанного карниза. Низкий шкафчик лежал ящиками в пол.
Снова глухой стук, ровный, ритмичный, страшный. Бьющееся
стекло. Надвигающееся разрушение. Хриплый голос, голос безумца, еще более
страшный от того, что знаком:
– ВЫХОДИ! ВЫХОДИ, ГОВНЮК МАЛЕНЬКИЙ! ПОЛУЧАЙ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ!
Хрясь. Хрясь. Хрясь. Разлетающееся в щепки дерево. Зычный
крик ярости и довольства. ТРЕМС. Все ближе.
Он поплыл через комнату. Картины сорваны со стен.
Проигрыватель
(?мамин проигрыватель?)
перевернут, лежит на полу. Ее пластинки – Григ, Гендель,
«Битлз», Арт Гарфункель, Бах, Лист – раскиданы повсюду. Зазубренные черные
осколки похожи на куски пирога. Из соседней комнаты, ванной, сноп света –
жесткого, белого света и мигающее красным глазком в глубине зеркальца на дверце
аптечки слово: ТРЕМС, ТРЕМС, ТРЕМС...
– Нет, – прошептал он. – Нет, Тони, пожалуйста...
И свешивающаяся через белый край фарфоровой ванны рука.
Мягкая, безвольная. Вниз по пальцу – среднему пальцу – медленно стекает струйка
крови, капает на пол; ноготь аккуратный, ухоженный...
Нет, нет, нет, нет...
(ну, пожалуйста, Тони, ты меня пугаешь)
ТРЕМС, ТРЕМС, ТРЕМС
(перестань, Тони, перестань)
Все тает.
Стук в темноте становится громче, еще громче, отдается эхом
повсюду, со всех сторон.
Теперь он в темном коридоре, в страхе вжимается в синий
ковер, громада которого сплошь заткана буйными зарослями извивающихся черных
силуэтов, прислушивается к приближающемуся стуку, и вот уже Некто – неясный
силуэт – сворачивает за угол и начинает подходить к Дэнни шаткой походкой, от
него пахнет кровью и гибелью. В одной руке он раскачивает из стороны в сторону
деревянный молоток (ТРЕМС), описывая не сулящие ничего хорошего дуги, вбивая
его в стены, разрывая шелковистые обои и выколачивая призрачные облачка
известковой пыли:
– ВЫХОДИ-КА, ПОЛУЧИ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ! КАК НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА!
Силуэт приближается, от него резко пахнет чем-то
кисло-сладким, он огромен; молоток со злобным свистом рассекает головкой
воздух, а потом врезается в стену, так, что вылетает облако пыли – при вдохе
обнаруживается, какая она сухая и колючая, – и раздается глухое громкое
«бумм!». Крошечные красные глазки горят в темноте. Чудовище идет за ним, оно
обнаружило его, зажало здесь спиной к голой стене. А люк на потолке на замке.
Темнота. Ощущение, будто он плывет.
– Тони, пожалуйста, забери меня назад, пожалуйста...
И он _в_е_р_н_у_л_с_я_, он, весь в поту, опять сидел на
кромке тротуара Арапаго-стрит, взмокшая рубашка прилипла к спине. В ушах еще
стоял глухой стук и пахло мочой, его собственной – в предельном ужасе он
обмочил штаны. Перед глазами стояла безвольная рука, перевесившаяся через край
ванны; кровь, сбегающая вниз по среднему пальцу и то непонятное слово, которое
было куда страшнее любого другого: ТРЕМС.
И вот – солнечный свет. Все реально. Кроме Тони, стоявшего
на углу шестью домами дальше, превратившегося в пятнышко, голос его был тихим,
тонким и приятным.
– "Осторожнее, док..."
Миг – и Тони исчез, а за угол завернул папин видавший виды
«жук», тарахтя, он проехал по улице, выбрасывая назад облака синего дыма. Дэнни
медленно вскочил на ноги с тротуара, размахивая руками, приплясывая с ноги на
ногу, вопя: «Пап! Эй, пап! Эй! Привет!»
Папа завернул фольксваген на тротуар, вырубил мотор и открыл
дверцу. Дэнни помчался к нему – и прирос к месту, широко распахнув глаза. Душа
мальчика ушла в пятки, он закаменел. Рядом с папой на переднем сиденье лежал
молоток с короткой ручкой, к покрытой запекшейся кровью головке прилипли
волосы.
