Он знал мальчика. Они понимали друг друга так, как не
способны даже хорошие друзья после сорока лет знакомства. Он знал мальчика, а
мальчик его: ведь в голове у обоих имелся своего рода прожектор, что-то, чего
они не просили, что просто было им дано.
(не-е, у тебя фонарик, а прожектор у мальчугана) Иногда этот
свет – это сияние – казалось очень приятной штукой. Можно угадывать лошадей или
вот, как сказал малыш, – найти папе чемодан, когда хватятся, что его нету. Но
ведь это всего лишь приправа к салату, оболочка, а в салате горькой вики не
меньше, чем прохладного огурца. Познаешь вкус боли, смерти и слез. Теперь
мальчуган застрял в этом отеле, и Холлоранн поедет. Ради мальчика. Ведь, коли
речь зашла о мальчике, они разного цвета только когда открывают рот. Поэтому он
поедет. И сделает, что сможет, потому что иначе мальчуган погибнет прямо у него
в голове.
Но, поскольку Холлоранн был человеком, он ничего не мог
поделать с горьким желанием, чтоб его миновала чаша сия.
(Она стала выбираться наружу и искать его!) Эта мысль пришла
в голову Холлоранну, когда он упихивал в сумку одежду на смену. Воспоминание
оказалось таким ярким, что Холлоранн оцепенел – такое с ним случалось каждый
раз, как он думал об этом. А думать об этом он старался как можно реже.
Горничная – звали ее Делорес Викери – была в истерике.
Наговорила всякого другим горничным и, хуже того, некоторым постояльцам.
Болтовня дошла до Уллмана (этой дурочке следовало бы знать, что иначе и быть не
может), и он вышвырнул девчонку с работы. Она явилась к Холлоранну в слезах –
не потому, что ее выкинули, а из-за того, что увидела в номере на третьем
этаже. Она зашла в 217-й поменять полотенца, сказала Делорес, а там оказалась
эта миссис Мэсси, она лежала в ванне, мертвая. Конечно, это невозможно. Миссис
Мэсси потихоньку увезли днем раньше, и в тот момент она уже летела обратно в
Нью-Йорк в багажном отделении вместо первого класса, к которому привыкла.
Делорес не очень-то нравилась Холлоранну, но в тот вечер он
сходил наверх посмотреть. Горничная представляла собой девицу двадцати трех лет
с оливковой кожей. К концу сезона, когда становилось поспокойнее, она
обслуживала столики. Холлоранн пришел к выводу, что она сияет, но очень слабо –
так, мигающий огонек: зайдет пообедать похожий на мышь господин с провожатым в
полотняном плаще, и Делорес пристроит их за один из своих столиков. Похожий на
мышь мужчина оставлял под тарелкой портрет Александра Гамильтона – достаточно
скверно для девушки, обстряпавшей дельце, но она еще и ликовала по этому
поводу. Эта лентяйка исхитрялась сачковать там, где дела вел человек, не
терпящий никаких сачков. Она усаживалась в бельевой читать журнал и курила, но,
когда бы Уллман ни отправился на сверхурочный обход (и горе той давшей отдых ногам
девушке, которую он поймает!), он обнаруживал, что Делорес усердно трудится:
журнал скрывался под простынями на верхней полке, а пепельница благополучно
засовывалась в карман униформы. Да-а, подумал Холлоранн, лентяйка и неряха,
которой сторонились остальные девушки… но слабенький огонек в Делорес теплился.
И всегда позволял ей выйти сухой из воды. Но то, что она увидела в 217-м,
испугало ее достаточно сильно, поэтому она с радостью забрала выданные ей
Уллманом бумаги и уехала. Почему Делорес пришла к нему? Сияние сияние узнает,
подумал Холлоранн, усмехнувшись.
В общем, в тот вечер он пошел наверх, в комнату, которую на
следующий день должны были занять снова. Чтобы войти, Холлоранн воспользовался
ключом-универсалом из конторы. Поймай его с этим ключом Уллман, Дик
присоединился бы к Делорес Викери в очереди на бирже труда.
Ванну заслоняла занавеска. Он откинул ее, но еще раньше
предчувствие подсказало ему, что он там увидит. В наполовину налитой ванне
грузно лежала лиловая, раздувшаяся миссис Мэсси. Холлоранн замер, глядя на нее
сверху вниз, а сильно колотящееся сердце подкатило к самому горлу. В «Оверлуке»
случалось и другое: время от времени повторялся плохой сон – как будто Дик на
балу-маскараде обслуживает гостей в бальном зале и при крике «Маски долой!»
появляются их настоящие лица, гниющие морды насекомых. А еще кусты живой
изгороди, эти звери; два, может быть, три раза Холлоранн видел (или думал, что
видит) как они перемещались, хотя и совсем немного. Сидевшая на задних лапах
собака как будто бы чуть припадала к земле, а львы выдвигались вперед, словно
угрожали маленьким хамам с детской площадки. В прошлом году, в мае, Уллман
послал Холлоранна на чердак поискать декоративный набор инструментов для
тушения пожара, тот, что ныне стоит в вестибюле у камина. Пока Дик копался там,
три лампочки под потолком погасли и он потерял выход. Неизвестно, сколько
времени он бродил там, спотыкаясь, налетая на разные предметы, обдирая лодыжки
о коробки, все ближе к панике, и все сильнее становилось ощущение, будто в темноте
что-то к нему подкрадывается. Огромное страшное существо, которое медленно
просочилось под дверь, как только погас свет. А когда, споткнувшись, Холлоранн
буквально вылетел в люк, то, не закрывая его, со всех ног поспешил вниз –
перемазанный сажей, встрепанный, по-прежнему томимый дурным предчувствием.
Потом Уллман лично спустился в кухню сообщить, что Дик оставил чердачный люк
нараспашку и не погасил свет. Может быть, Холлоранн полагает, что постояльцам
захочется подняться туда поиграть в кладоискателей? Он считает, что
электричество бесплатное?
И Дик заподозрил – нет, почти уверился – что кое-кто из
постояльцев тоже видел или слышал разные вещи. За три года, проведенные им в
отеле, президентский люкс снимали девятнадцать раз. Шестеро из въехавших туда
покинули отель рано, некоторые выглядели явно нездоровыми. Другие гости с той
же внезапностью покидали другие номера. В семьдесят четвертом, однажды вечером,
когда стало смеркаться, на поле для гольфа неизвестно почему забился в
истерике, пронзительно крича, человек, заработавший в Корее Бронзовую и
Серебряную Звезды (теперь он заседал в правлениях трех главнейших корпораций и,
по слухам, лично вышвырнул с работы известного автора телевизионных программ
новостей). Потом, за то время, что Холлоранн был связан с «Оверлуком», дети
дюжинами отказывались ходить на детскую площадку. У одной малышки случились
судороги, когда она играла в цементных кольцах. Однако можно или нельзя отнести
это на счет беспощадной песни злобных сирен «Оверлука», Холлоранн не знал –
среди персонала ходили слухи, что ребенок, единственная дочь
красавца-киноактера, страдает эпилепсией, сидит на лекарствах и в тот день
просто забыла их выпить.
Поэтому, упершись взглядом в труп миссис Мэсси, он
испугался, но в полный ужас не пришел. Это оказалось полной неожиданностью.
Ужас охватил его, когда она открыла глаза, обнаружив пустые серебряные зрачки,
и усмехн??лась. Ужас охватил его, когда (она начала вылезать и искать его!) С
бешено колотящимся сердцем Дик пулей вылетел оттуда, но даже за закрытой и
запертой дверью не почувствовал себя в безопасности. Честно говоря, застегивая
сейчас молнию на дорожной сумке, он признался себе, что с тех пор нигде в
«Оверлуке» больше не чувствовал себя в безопасности.
