Теперь соединились все эпохи «Оверлука» – все, кроме
нынешней, эпохи Торранса. Но уже очень скоро и она сольется с остальными.
Хорошо. Очень хорошо.
Он просто слышал самоуверенное «динь! динь!» звонка на
серебряной подставке, прикрепленного к стойке администратора, зовущее к
парадному крыльцу рассыльных по мере того, как регистрировались приезжающие
(модные в двадцатые годы фланелевые костюмы) и выписывались уезжающие
(двубортные костюмы в тонкую полоску, какие носили в сороковые). У камина
окажутся три монашки, они сядут подождать, чтобы поредела очередь на выписку, а
за их спинами, обсуждая прибыль и убытки, жизнь и смерть, станут аккуратно
одетые Чарльз Гронден и Вито Дженелли, чьи сине-белые узорчатые галстуки
заколоты бриллиантовыми булавками. Из кладовок для багажа явились десятки
чемоданов, некоторые свалили один на другой, как на ярмарках в худшие времена.
В восточном крыле, в бальном зале, одновременно вели дюжину деловых
переговоров, разделенных лишь несколькими сантиметрами времени. Болтали о Невилле
Чемберлене и кронпринце Австрии. Музыка, смех. Все в подпитии. Истерия. В
разгаре бал-маскарад. Праздновались дни рождения, юбилеи, приемы в честь
бракосочетаний, суаре. Немного любви – не в открытую, но все пропитано тайной
чувственностью. Джек словно бы слышал, как все они перемещаются по отелю,
создавая приятную неразбериху звуков. В столовой, где он стоял, прямо у него за
спиной одновременно подавали завтрак, ленч и обед за семьдесят лет. Джек как
будто бы слышал… долой «как будто бы», он слышал все это, пока еще слабо, но
отчетливо – так в жаркий летний день можно услышать гром за много миль от себя.
Он слышал всех этих прекрасных незнакомцев. Он начинал сознавать их присутствие
– так, как они, должно быть, с самого начала сознавали присутствие Джека.
Нынче утром все номера в «Оверлука» были заняты.
Дом полон.
А из-за двустворчатых дверей, подобно ленивому дыму сигарет,
кружась, наплывало тихое жужжание голосов. Беседа более искушенная, более
интимная. Низкий горловой женский смешок, тот, что словно бы дрожью отдается в
волшебном кольце внизу живота и вокруг гениталий. Касса, окошко которой мягко
светится в темном полумраке, вызванивает стоимость «джинарики», «манхэттенов»,
«падающих бомбардировщиков», шипучки из можжевеловой настойки с терном,
«зомби». Из музыкального автомата льются песенки для пьяных, в нужный момент
перекрывая одна другую.
Джек толкнул дверь, распахнув ее настежь, и прошел внутрь.
– Привет, мальчики, – тихо сказал Джек Торранс. – Я уходил,
но вернулся.
– Добрый вечер, мистер Торранс, – сказал искренне
обрадованный Ллойд.
– Приятно вас видеть.
– Приятно вернуться, Ллойд, – отозвался Джек и вскарабкался
на табуретку между мужчиной в ядовито-синем костюме и женщиной в черном платье,
чьи затуманенные глаза не отрывались от глубин «сингапурского слинга».
– Что будете пить, мистер Торранс?
– Мартини, – с огромным удовольствием выговорил Джек. Он
посмотрел за стойку бара на ряды тускло поблескивающих бутылок, прикрытых
серебряными сифонами. «Джим Бим». «Дикая индейка». «Джилбиз». «Шэрродс прайвит
лейбл». «Торо». «Сигрэмз». Снова дома.
– Будь любезен, одного марсианина покрупнее, – сказал Джек.
– Где-то на свете приземлились марсиане, Ллойд.
Он вытащил бумажник и выложил на стойку двадцатку.
Пока Ллойд готовил ему выпивку, Джек оглянулся через плечо.
Ни одной свободной кабинки. Некоторые из их обитателей были в маскарадных
костюмах. Женщина в газовых шароварах и сверкающем фальшивыми бриллиантами лифе
с мужчиной, над вечерним костюмом которого лукаво вздымалась лисья морда;
человек в серебристом костюме пса к общей радости окружающих щекотал кисточкой
длинного хвоста нос женщине в саронге.
– Это не ваша забота, мистер Торранс, – сказал Ллойд,
поставив на двадцатку Джека бокал. – От ваших денег тут проку нет. Заказывает
управляющий.
– Управляющий?
Ему стало немного не по себе и все же он взял бокал и
всколыхнул мартини, наблюдая, как в прохладной глубине напитка легко
подпрыгивает затонувшая оливка.
– Разумеется, управляющий, – улыбка Ллойда стала еще шире,
но глаза прятались в тени, а кожа была ужасающе белой, как у мертвеца. – Позже
он полагает лично заняться благополучием вашего сына. Он весьма заинтересован в
мальчике. Дэнни – талантливый мальчуган.
Можжевеловый дух джина приятно дурманил, но одновременно,
похоже, туманил рассудок. Дэнни? Что это насчет Дэнни? И что сам Джек делает в
баре с бокалом спиртного в руке?
Он «завязал». Бросил пить.
Он «дал зарок».
Чего им надо от его сына? Что им может быть нужно от Дэнни?
Венди с Дэнни тут ни при чем. Джек пытался заглянуть в скрытые тенью глаза
Ллойда, но было слишком темно, слишком мрачно, все равно, как если бы он
пытался прочесть какие-то чувства в пустых глазницах черепа.
(Это я должен быть им нужен… ведь так? Именно я. Не Дэнни,
не Венди. Это мне здесь страшно нравится. Они хотели уехать. Это я позаботился
о снегоходе… просмотрел старые записи… скинул давление в котле… обманывал…
практически продал свою душу… что им может быть нужно от него?)
– Где же управляющий? – Джек старался говорить небрежно,
однако губы уже занемели после первой порции спиртного, и слова слетели с них
не как в сладком сне, а, скорее, как в кошмаре.
Ллойд улыбнулся.
– Что вам надо от моего сына? Дэнни тут ни при чем… да? – в
собственном голосе Джек расслышал неприкрытую мольбу.
Лицо Ллойда словно бы потекло, начало меняться, сделавшись
неприятным. Белая кожа пожелтела, как при гепатите, растрескалась, на ней
высыпали красные болячки, из которых текла вонючая жидкость. На лбу Ллойда
выступил кровавый пот, а где-то серебряные куранты пробили четверть часа.
(маски долой! маски долой!)
– Пейте, пейте, мистер Торранс, – мягко сказал Ллойд, – вас
это не касается. В данный момент.
Джек снова поднял свой бокал, поднес к губам и помедлил. Ему
послышался жесткий страшный треск ломающейся руки Дэнни. Он увидел смятый
велосипед, перелетающий через капот машины Эла, отчего ветровое стекло
покрылось звездочками трещин. Он увидел лежащее на дороге одинокое колесо:
искореженные спицы торчали в небо, как острые выступы на рояльных струнах.
И понял, что все разговоры прекратились.
Он оглянулся через плечо. Все молча смотрели на него. Они
выжидали. Сидевший рядом с женщиной в саронге мужчина снял лисью маску, и Джек
увидел, что это Горас Дервент, по лбу у него рассыпались светлые волосы. Возле
стойки все тоже наблюдали за Джеком. Его соседка не сводила с него глаз, словно
пыталась вернуть зрению четкость. Платье соскользнуло с одного плеча и,
поглядев вниз, Джек увидел рыхлый сморщенный сосок, венчающий отвислую грудь.
Взглянув ей в лицо, он пришел к мысли, что она может оказаться той женщиной из
217 – той, которая пыталась задушить Дэнни. По другую руку от Джека мужчина в
ядовито-синем костюме вытащил из кармана пиджака небольшой револьвер 0.32
калибра с перламутровой рукояткой и лениво крутил его на стойке, словно
собирался сыграть в русскую рулетку.
