Джеку принадлежала идея на некоторое время расстаться –
«чтобы понять, какова перспектива наших отношений», сказал он. Венди боялась,
что он заинтересовался кем-то еще. Позже выяснилось, что это не так. Весной они
опять были вместе и Джек спросил, не хочет ли она повидаться с отцом. Она
дернулась, как от удара хлыста.
КАК ТЫ УЗНАЛ?
ТЕНЬ ЗНАЕТ ВСЕ.
ТЫ ЧТО, ШПИОНИЛ ЗА МНОЙ?
И его нетерпеливый смешок, от которого Венди всегда делалось
неловко, как будто ей восемь лет и причины ее поступков Джеку понятны лучше,
чем ей самой.
ТЕБЕ НУЖНО БЫЛО ВРЕМЯ, ВЕНДИ.
ДЛЯ ЧЕГО?
ПО-МОЕМУ... ЧТОБЫ ПОНЯТЬ, ЗА КОГО ИЗ ДВОИХ ТЫ ХОЧЕШЬ ВЫЙТИ.
ДЖЕК, ЧТО ТЫ БОЛТАЕШЬ?
ПОХОЖЕ, ДЕЛАЮ ТЕБЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ.
Свадьба. Отец там был, а мать – нет. Она обнаружила, что с
Джеком может пережить и это. Потом появился Дэнни, ее милый сынок.
Тот год был самым лучшим, и в постели тоже так хорошо
никогда не бывало. После рождения Дэнни Джек нашел ей работу – печатать на
машинке для полудюжины сотрудников отдела английского языка: проверочные
вопросы, экзаменационные билеты, расписание уроков, рабочие заметки, списки.
Наконец, одному из них она перепечатала роман – роман, который, к крайне
непочтительной и очень личной радости Джека, так и не опубликовали. За работу
платили сорок долларов в неделю, а потом, за те два месяца, что она
перепечатывала неудавшийся роман, плата взлетела до шестидесяти. Они купили свою
первую машину, пятилетний «бьюик» с детским сиденьем в середине. Расторопные,
смышленые, легкие на подъем молодые супруги. Из-за Дэнни между Венди и матерью
наступило вынужденное перемирие – напряженное, не слишком-то веселое, но
все-таки перемирие. Когда она возила Дэнни к матери, то Джека с собой не брала.
И не рассказывала ему, что мать, хмурясь, каждый раз перепеленывала Дэнни
наново и всегда умела найти у него на попке или в промежности первое
свидетельство обвинения – пятнышко сыпи. Мать никогда ничего не говорила прямо
и все-таки до Венди дошло: примирение уже стоит ей ощущения, что она, Венди,
плохая мать и, может быть, эту цену ей придется выплачивать всю жизнь. Мать
всегда находила, чем ее достать.
Днем Венди сидела дома, хозяйничала, кормила Дэнни из
бутылочки в омытой солнцем кухне четырехкомнатной квартиры на третьем этаже,
слушая пластинки на портативном, работающем от батареек, стереопроигрывателе,
который купила еще будучи студенткой. Джек приходил домой в три (или в два,
если считал, что последний урок можно сократить) и, пока Дэнни спал, уводил ее
в спальню, страхи насчет того, что она плохая мать, стирались.
По вечерам, пока Венди печатала, Джек писал и занимался
своими заданиями. В те дни, бывало, появившись из спальни, где стояла машинка,
она заставала обоих спящими на диване в кабинете – Дэнни, засунув большой палец
в рот, уютно возлежал на груди раздетого до трусов Джека. Она переносила Дэнни
в кроватку, прочитывала, что Джек написал за вечер, и только потом будила его,
чтобы он перешел в спальню.
Лучший год, лучшая постель.
БУДЕТ И НА НАШЕЙ УЛИЦЕ ПРАЗДНИК...
В те дни Джек еще справлялся со своей тягой к спиртному. В
субботу вечером забегала компания друзей-студентов, появлялся ящик пива,
начинались споры, в которых Венди почти не участвовала – ведь сама она
занималась социологией, а Джек – английским. Спорили насчет того, литературным
или историческим произведением считать дневники Пеписа, обсуждали поэзию
Чарльза Олсона, иногда читали куски еще незаконченных работ. Спорили на сотни
тем. Нет, на тысячи. Необходимости участвовать она не ощущала – достаточно было
примоститься в кресле-качалке рядом с Джеком, который сидел на полу по-турецки,
держа в одной руке пиво, а другой нежно обхватив ее икру или лодыжку.
В Нью-Хемпширском Университете шло свирепое соревнование, а
Джек нес дополнительное бремя – он писал. Каждый вечер он тратил на это не
меньше часа. Это было его рутиной. А субботние посиделки – необходимым
лечением. Там Джек выпускал из себя нечто, которое иначе могло бы разбухать до
тех пор, пока он не взорвался бы.
Заканчивая диплом, он откопал работу в Стовингтоне, главным
образом, благодаря своим рассказам – к тому времени было опубликовано уже
четыре, один – в «Эсквайре». Венди достаточно ясно помнила тот день – на то,
чтобы забыть, трех лет мало. Конверт она чуть не выбросила, решив, что это
очередное предложение подписки. Вместо того, вскрыв конверт, она обнаружила
внутри письмо, извещающее, что «Эсквайр» в начале следующего года хотел бы
использовать рассказ Джека «Что касается черных дыр». Они заплатят девятьсот
долларов – не за публикацию, а за согласие. Почти половину того, что она
зарабатывала за год, перепечатывая разные бумажки, и Венди полетела к телефону,
оставив Дэнни сидеть в высоком стульчике, комично тараща ей вслед глаза с
перемазанной пюре из говядины с горохом рожицы.
Через сорок пять минут из университета прибыл Джек, «бьюик»
оседал под тяжестью семи приятелей и бочонка пива. После церемониального тоста
(Венди тоже пропустила стаканчик, хотя обычно была равнодушна к пиву) Джек
подписал соглашение, положил в конверт с обратным адресом и отправился бросить
его в ящик в конце квартала. Когда он вернулся, то, остановившись в дверях, с
серьезным видом сказал: «Вени, види, вици». Раздались приветственные крики и
аплодисменты. Когда к одиннадцати вечера бочонок опустел, Джек и те двое, что
все еще были транспортабельны, отправились по барам.
Внизу, в холле, Венди отошла с ним в сторонку. Те двое уже
вышли и сидели в машине, пьяными голосами распевая нью-хемпширский боевой гимн.
Джек, стоя на одном колене, угрюмо возился со шнурками мокасин.
– Джек, – сказала она. – Не надо. Ты даже шнурки завязать не
можешь, что уж говорить про машину.
Он поднялся и спокойно положил ей руки на плечи.
– Сегодня вечером я луну с неба могу достать, если захочу!
– Нет, – сказала она. – Нет, ни за какие рассказы в
«Эсквайре» на свете!
– Вернусь не поздно.
Но вернулся он только в четыре утра; спотыкаясь и бормоча
поднялся по лестнице и, ввалившись в комнату, разбудил Дэнни. Попытавшись
успокоить малыша, он уронил его на пол. Венди вылетела, как сумасшедшая, первым
делом подумав о том, что скажет ее мамочка, если увидит синяк, а уж потом про
все остальное, – Господи, помоги, Господи, помоги нам обоим, – и, подхватив
Дэнни, уселась с ним в качалку, убаюкала. Почти все пять часов, что Джека не
было, она думала в основном о своей матери и ее пророчестве, что из Джека
никогда ничего не выйдет. НАПОЛЕОНОВСКИЕ ПЛАНЫ, сказала мать. А ТО КАК ЖЕ. В
БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫХ КОМИТЕТАХ ПОЛНО КРЕТИНОВ С НАПОЛЕОНОВСКИМИ ПЛАНАМИ. Доказывал
ли рассказ в «Эсквайре» правоту матери, или напротив? УИННИФРЕД, ТЫ НЕПРАВИЛЬНО
ДЕРЖИШЬ РЕБЕНКА. ДАЙ ЕГО МНЕ. А мужа она держит правильно? Иначе зачем ему
уходить со своей радостью из дома? В Венди поднялся беспомощный ужас, и ей даже
не пришло в голову, что Джек ушел по причинам, не имеющим к ней никакого
отношения.
