– Да, жалко, – сказала Венди.
– Что с ним стало? Со стариком? – спросил Джек.
– Сунул по ошибке палец в розетку, тут ему и конец пришел, –
отозвался Холлоранн. – Это было в начале тридцатых, перед тем, как Депрессия
прикрыла отель на десять лет. Кстати, Джек, коли вы с женой присмотрите заодно
и за крысами в кухне, я ничего против не имею. Ежели заметите... не травите –
ловушками их.
Джек заморгал.
– Конечно. Кто же травит крыс в кухне ядом?
Холлоранн иронически рассмеялся.
– Мистер Уллман, вот кто. Прошлой осенью его посетила эта
блестящая идея. Ну, я-то объяснил, сказал: "А ну, как все мы приедем сюда
на будущий год в мае, мистер Уллман, я на вечер открытия приготовлю
традиционный обед – а это, кстати, лосось под очень приятным соусом – и все до
единого захворают, а доктор придет и скажет, «Уллман, что это вы тут творите? Восемь
самых богатых ребят в Америке отравились крысиным ядом! Чьих, интересно, рук
это дело?»
Джек закинул голову и звучно расхохотался.
– Что ответил Уллман?
Холлоранн изнутри ощупал щеку языком, словно проверяя, не
застрял ли там кусочек пищи.
– Он сказал: «В таком случае – ловите, Холлоранн!»
На этот раз засмеялись все, даже Дэнни, хотя он не совсем
понимал, в чем состоит шутка – ясно было только, что она касается мистера
Уллмана, который, в конце концов, знает не все на свете.
Вчетвером они прошли через столовую, сейчас тихую и
пустынную. Из окон открывался сказочный вид на заснеженные западные вершины.
Все белые льняные скатерти были прикрыты кусками чистого жесткого пластика. В
одном углу, словно часовой на посту, стоял уже скатанный на зиму ковер.
На другой стороне широкой комнаты находилась дверь, створки
которой напоминали крылья летучей мыши, а над ней – выведенная позолоченными
буквами старомодная надпись: «БАР КОЛОРАДО».
Увидев, куда смотрит Джек, Холлоранн сказал:
– Коли вы любитель выпить, так, надеюсь, прихватили запасы с
собой. Тут хоть шаром покати – вчера была вечеринка для сотрудников, вот что.
Сегодня у всех горничных и рассыльных трещит голова, включая и меня.
– Я не пью, – коротко сообщил Джек. Они вернулись в
вестибюль.
За те полчаса, что они провели в кухне, там стало куда
свободнее. Продолговатое помещение уже приобретало замерший, заброшенный вид, и
Джек решил, что довольно скоро они свыкнутся с этим. Стулья с высокими спинками
опустели. Монахинь, что сидели у огня, уже не было, да и сам огонь потух,
превратившись в слой уютно тлеющих углей. Венди выглянула на стоянку и увидела,
что осталась всего дюжина машин, остальные исчезли.
Она поймала себя на том, что хочет, чтобы можно было сесть в
фольксваген и уехать в Боулдер... или еще куда-нибудь.
Джек озирался в поисках Уллмана, но того в вестибюле не
было. Подошла молоденькая горничная с заколотыми на затылке пепельными
волосами. – Твой багаж на крыльце, Дик.
– Спасибо, Салли. – Он чмокнул ее в лоб. – Желаю хорошо
провести зиму. Я слыхал, ты выходишь замуж?
Она зашагала прочь, развязно виляя задом, а он повернулся к
Торрансам. – Ежели я собираюсь успеть на свой самолет, надо поторопиться. Хочу
пожелать вам всего хорошего. Так и выйдет, я знаю.
– Спасибо, – сказал Джек. – Вы были очень добры.
– Я хорошенько позабочусь о вашей кухне, – снова пообещала
Венди. – Наслаждайтесь Флоридой.
– Как всегда, – сказал Холлоранн. Он оперся руками о колени
и нагнулся к Дэнни. – Последний шанс, парень. Хочешь во Флориду?
– Кажется, нет, – с улыбкой ответил Дэнни.
– О'кей. Хочешь проводить меня с сумками до машины?
– Если мама скажет, что можно.
– Можно, – сказала Венди, – но придется застегнуть курточку.
Она нагнулась сделать это, но Холлоранн опередил ее,
большие, темные пальцы двигались ловко и проворно.
– Я отошлю его прямо к вам, – сказал он.
– Отлично, – откликнулась Венди и проводила их до дверей.
Джек все еще оглядывался – не появится ли Уллман. У стойки выписывались
последние постояльцы «Оверлука».
11. Сияние
Прямо за дверями были свалены в кучу четыре сумки. Три
здоровенных, видавших виды старых чемодана из черной искусственной крокодиловой
кожи. Последняя необъятных размеров сумка на молнии была из выцветшей
шотландки.
– Похоже, ты ее унесешь, а? – спросил Холлоранн у Дэнни. Сам
он в одну руку взял два больших чемодана, а оставшийся сунул подмышку.
– А как же, – сказал Дэнни. Он вцепился в сумку обеими
руками и вслед за поваром спустился по ступенькам крыльца, мужественно стараясь
не кряхтеть, чтобы не выдать, как ему тяжело.
За то время, что прошло с приезда Торрансов, поднялся резкий,
пронизывающий ветер; он свистел над стоянкой, и Дэнни, тащившему перед собой
сумку, которая стукала его по коленкам, приходилось щуриться так, что глаза
превращались в щелки. На асфальте, теперь почти пустынном, шуршали и
переворачивались несколько блуждающих осиновых листков, отчего Дэнни на миг
вспомнилась та ночь на прошлой неделе, когда, проснувшись после кошмара, он
услышал – или, по крайней мере, подумал, что слышит, – как Тони не велит ему
ехать.
Холлоранн опустил сумки на землю возле багажника бежевого
«Плимут-фьюри».
– Машина, конечно, не бог весть какая, – доверительно
сообщил он малышу, – я ее нанял, вот что. Моя Бесси – на другом конце Штатов.
Вот то машина, так машина. Кадиллак пятидесятого года, а катается – одно
удовольствие! Да, скажу я вам... Держу ее во Флориде, она уже слишком стара,
чтоб лазить по горам. Тебе помочь?
– Нет, сэр, – сказал Дэнни. Последние десять или двенадцать
шагов ему удалось пронести сумку, не кряхтя. С глубоким вздохом облегчения он
опустил ее на землю.
– Молодец, – похвалил Холлоранн. Вытащив из кармана синего
шерстяного пиджака большую связку ключей, он отпер багажник и, поднимая вещи,
спросил: – Сияешь, малыш? Да как сильно, я таких еще не встречал. А мне в
январе шестьдесят стукнуло.
– А?
– Тебе кое-что дано, – сказал Холлоранн, оборачиваясь к
нему. – Что до меня, я всегда называл это сиянием. И бабка моя тоже так
говорила. У нее у самой это было. Когда я был пацаненком, не старше тебя, мы
частенько сиживали на кухне и подолгу болтали, даже рта не раскрывая.
