– Нет, конечно, – сказал уязвленный Уллман. – Все ковры мыли
с шампунем всего два дня назад.
Венди и сама бросила взгляд на дорожку в холле. Симпатичная,
но, если настанет день, когда у нее будет собственный дом, такую она
определенно не выберет. На темно-голубом фоне сплеталось что-то вроде
сюрреалистических джунглей, там было множество лиан, дикого винограда и
усеянных экзотическими птицами деревьев. Трудно было сказать, что это за птицы,
потому что весь узор был совершенно черным и виднелись лишь силуэты.
– Тебе нравится ковер? – спросила она у Дэнни.
– Да, мам, – лишенным выражения тоном ответил он.
Они прошли по приятно широкому холлу. Обои были
шелковистыми, более светлого голубого тона, чтобы сочеталось с ковром. Через
каждые десять футов на высоте примерно семи футов помещались электрические
светильники, стилизованные под лондонские газовые фонари, поэтому лампочки
прятались за стеклом туманно-кремового оттенка, перехваченным крест-накрест
железными полосками.
– Как они мне нравятся, – сказала Венди.
Довольный Уллман кивнул.
– Мистер Дервент поставил их после войны – второй мировой, я
хочу сказать, – по всему отелю. Фактически, почти весь – хотя и не совсем –
интерьер четвертого этажа – его идея. Вот номер 300. Президентский люкс.
Он повернул ключ в замке двустворчатой двери красного дерева
и распахнул ее настежь. От явившейся их взорам западной панорамы в окне
гостиной все разинули рты – наверное, того Уллман и добивался. Он улыбнулся.
– Вот это вид, верно?
– Да уж, – сказал Джек.
Окно занимало почти всю длинную стену гостиной, а за ним,
прямо меж двух зазубренных вершин, стояло солнце, льющее золотой свет на скалы
и сахарно-белый снег высоких пиков. Облака по бокам и сзади от этого
просто-таки предназначенного для почтовой открытки пейзажа тоже были подкрашены
золотом, а ярко сверкающие снопы солнечных лучей медленно угасали в темных
мохнатых омутах ниже границы леса.
И Джек, и Венди были столь поглощены этим зрелищем, что не
обратили внимания на Дэнни – тот тоже не сводил глаз, но не с окна, а с того
места, где открывалась дверь в ванную, с красно-бело-полосатых шелковистых
обоев слева от себя. И его аханье, слившееся с «ах!» родителей, не имело
никакого отношения к красоте.
На обоях запеклись большие пятна крови, испещренные крошечными
кусочками какого-то серовато-белого вещества. От этого Дэнни затошнило. Это
напоминало написанную кровью безумную картину, сюрреалистический офорт,
изображающий запрокинутое от боли и ужаса человеческое лицо с зияющим ртом и
снесенной половиной черепа.
(Так что если увидишь что-нибудь… просто отвернись, а когда
опять посмотришь, все исчезнет. Сечешь?) Дэнни нарочно перевел взгляд на окно,
соблюдая осторожность, чтобы по выражению его лица нельзя было ни о чем
догадаться, а когда его руку накрыла мамина, он взялся за нее, следя, как бы не
вцепиться или не подать какой-нибудь иной сигнал.
Управляющий говорил папе что-то о том, что следует
убедиться, закрыто ли это большое окно ставнями, иначе сильный ветер разобьет
его. Джек кивал. Дэнни осторожно взглянул на стену еще раз. Большое пятно
засохшей крови исчезло. Маленьких серо-белых пятнышек, разбрызганных по нему,
тоже не было.
Потом Уллман вывел их из номера. Мама спросила у него, как
он считает, горы симпатичные? Дэнни сказал «да», хотя на самом деле горы его
никак не волновали. Когда Уллман закрывал за ними двери, Дэнни оглянулся через
плечо. Кровавое пятно вернулось, только на сей раз оно было свежим. Оно
растекалось. Уллман, глядя прямо на пятно, продолжил беглые сообщения насчет
останавливавшихся здесь известных людей. Дэнни обнаружил, что сильно, до крови,
прикусил губу, и даже не почувствовал этого. Пока они шли по коридору, он
немножко отстал от остальных, утер тыльной стороной руки кровь и подумал про
(кровь) (мистер Холлоранн видел кровь или что-нибудь похуже?) (не думаю, что
такие штуки могут причинить тебе вред).
Во рту Дэнни притаился крик, но он не выпустил его. Папа с
мамой не умеют видеть такие вещи; они никогда этого не умели. Он промолчит.
Мама с папой любят друг друга, вот это настоящее. Прочее напоминало картинки в
книжке. Некоторые были страшными, но причинить вреда не могли. «Они… не могут…
причинить вред…»
Мистер Уллман провел их по коридорам, которые извивались и
сворачивали, как в лабиринте, и показал еще несколько номеров на четвертом
этаже. Тут, наверху, сплошь луки, сказал мистер Уллман, хотя никаких луков
Дэнни не видел. Он показал им комнату, где один раз останавливалась леди по
имени Мэрилин Монро – она тогда вышла замуж за человека по имени Артур Миллер
(Дэнни смутно понял, что вскоре после того, как они пожили в «Оверлуке»,
Мэрилин с Артуром РАЗВЕЛИСЬ).
– Мам?
– Что, милый?
– Если они были женаты, почему у них разные фамилии? У вас с
папой фамилия одна.
– Да, Дэнни, но мы-то не знаменитости, – сказал Джек. –
Знаменитые женщины сохраняют свою фамилию даже после того, как выйдут замуж,
потому что фамилия – это их кусок хлеба с маслом.
– Хлеба с маслом, – повторил совершенно заинтригованный
Дэнни.
– Папа хочет сказать, что люди привыкли ходить в кино и
смотреть на Мэрилин Монро, – сказала Венди, – но им может не понравиться, если
они придут и увидят Мэрилин Миллер.
– Почему? Это все равно будет та же самая леди. Разве никто
не догадается?
– Да, но… – она беспомощно посмотрела на Джека.
– Однажды в этом номере останавливался Трумэн Капоте, –
нетерпеливо перебил Уллман. Он открыл дверь. – Это было уже при мне. Ужасно
милый человек. Европейские манеры.
Ни в одном из этих номеров не было ничего примечательного
(вот только луков, которые не переставал упоминать мистер Уллман, там не было)
– ничего, что испугало бы Дэнни. Фактически, на четвертом этаже Дэнни
встревожило еще только одно; но почему – он не мог сказать. А встревожил его
огнетушитель на стене в том месте, где коридор сворачивал, возвращаясь к лифту.
Тот, раскрытый, зиял в ожидании, как рот, полный золотых зубов.
Огнетушитель был несовременным; плоский шланг, раз десять
обвивавший его, одним концом крепился к большому красному вентилю, а другой
заканчивался латунным наконечником. Витки шланга удерживал красный
металлический обруч на шарнире. В случае пожара можно одним сильным толчком
откинуть такой обруч с дороги – и шланг ваш. Это Дэнни понимал, ему хорошо
удавалось сообразить, как работают вещи. К тому времени, как Дэнни стукнуло два
с половиной, он уже отпирал защитные дверки, которые отец сделал на верхней площадке
лестницы в их стовингтонском доме. Он понял, как работает замок. Папа называл
это сноровкой. У некоторых сноровка была, а у некоторых – нет.
