Этот огнетушитель был постарше тех, что случалось видеть
Дэнни – например, в детском саду, – но ничего сверхнеобычного в этом не было.
Тем не менее шланг, свернувшийся на фоне голубых обоев, как спящая змея, рождал
в мальчике смутное чувство тревоги. Так что, свернув за угол, он обрадовался,
когда шланг скрылся из вида.
– Естественно, все окна следует закрыть ставнями, – сказал
мистер Уллман, когда они снова зашли в лифт. Кабина у них под ногами еще раз
неловко осела. – Но особенно меня беспокоит окно в президентском люксе.
Обошлось оно нам в четыреста двадцать долларов, а ведь прошло больше тридцати
лет. Сегодня замена такого стекла обойдется в восемь раз дороже.
– Я закрою, – сказал Джек.
Они спустились на третий этаж, там были другие номера, а
коридор оказался еще извилистее и поворачивал еще чаще. Теперь, когда солнце
зашло за горы, свет в окнах начал заметно убывать. Мистер Уллман показал им
один или два номера, и на этом все кончилось. Мимо номера 217, насчет которого
предостерегал Дик Холлоранн, он прошел, не замедляя шага. Дэнни посмотрел на
неброскую табличку с номером, одновременно очарованный и встревоженный.
Потом – еще ниже, на второй этаж. Там мистер Уллман не стал
показывать комнаты, пока они не оказались у самой покрытой толстым ковром
лестницы, которая вела назад в вестибюль.
– Вот ваша квартира, – сказал он. – Думаю, вы найдете ее
подходящей.
Они вошли. Дэнни взял себя в руки – мало ли, что там могло
оказаться. Там не оказалось ничего.
Венди Торранс ощутила нахлынувшее сильное облегчение.
Президентский люкс своей холодной элегантностью вызвал у нее чувство
неловкости, собственной неуклюжести. Очень здорово посетить отреставрированное
историческое здание, где в спальне висит мемориальная табличка, гласящая:
«Здесь спал Авраам Линкольн», или «Здесь спал Франклин Рузвельт», но совершенно
другое дело – представить, как лежишь с мужем среди целых акров постельного
белья и, может статься, занимаешься любовью там, где случалось лежать самым
великим (во всяком случае, самым могущественным, поправилась она) в мире людям.
Но эта квартира была попроще, более домашней, она прямо-таки манила к себе. Венди
подумала, что без особого труда сумела бы мириться с ней до следующего лета.
– Тут очень приятно, – сказала она Уллману и услышала в
своем голосе благодарность.
Уллман кивнул.
– Простенько, но подходяще. В сезон тут живут повар с женой
или с помощником.
– Тут жил мистер Холлоранн? – вмешался Дэнни.
Мистер Уллман снисходительно склонил голову.
– Именно так. С мистером Неверсом. – Он повернулся к Джеку и
Венди. – Тут гостиная.
Там стояло несколько стульев, с виду удобных, но недорогих;
кофейный столик – когда-то он стоил немало, но сейчас с одного бока у него был
отколот длинный кусок; две книжные полки (Венди с некоторым изумлением
отметила, что они битком набиты сборниками обозрений для читателей и трилогиями
«Клуба детективных романов» сороковых годов); и казенный телевизор неизвестной
марки, куда менее элегантный, чем консоли из полированного дерева в комнатах.
– Кухни, конечно, нет, – сказал Уллман, – но есть подъемник
для подачи блюд. Квартира находится прямо над кухней. – Он сдвинул в сторону
квадратный кусок обшивки; открылся широкий квадратный поднос. Уллман подтолкнул
его и тот исчез, обнаружив позади себя направляющий трос.
– Тайный ход! – возбужденно заявил Дэнни матери, потрясающая
шахта за стеной мигом заставила позабыть все страхи. – Прямо как в «Эббот и
Костелло встречаются с монстрами!»
Мистер Уллман нахмурился, но Венди виновато улыбнулась.
Дэнни подбежал к подъемнику и заглянул в шахту.
– Сюда, пожалуйста.
Уллман отворил дверь в дальнем конце гостиной. Она вела в
широкую и просторную спальню. Там стояли две одинаковые кровати. Венди
взглянула на мужа, улыбнулась, пожала плечами.
– Нет проблем, – ответил Джек. – Мы их сдвинем.
Мистер Уллман, искренне озадаченный, оглянулся.
– Простите?
– Кровати, – любезно пояснил Джек. – Их можно сдвинуть.
– О, конечно, – сказал Уллман, мгновенно смутившись. Потом
его лицо прояснилось, а из-под воротничка рубашки вверх пополз румянец. – Как
угодно.
Он проводил их обратно в гостиную, еще одна дверь оттуда
открывалась в другую спальню, где стояла двухэтажная кровать. В углу лязгал
радиатор, а коврик на полу был украшен кошмарной вышивкой: кактусами и шалфеем.
Венди заметила, что Дэнни уже положил на него глаз. Стены комнаты, не такой
большой, как соседняя, покрывали панели из настоящей сосны.
– Док, как по-твоему, выдержишь ты здесь? – спросил Джек.
– Еще бы. Я буду спать на верхней койке, ладно?
– Как хочешь.
– И коврик мне тоже нравится. Мистер Уллман, почему у вас не
все ковры такие?
На мгновение у мистера Уллмана лицо сделалось таким, будто
он запустил зубы в лимон. Потом он улыбнулся и похлопал Дэнни по щеке.
– Вот ваши комнаты, – сказал он, – только ванная находится
за основной спальней. Квартира не слишком велика, но, конечно, вы можете
располагаться и в других номерах отеля. Камин в вестибюле – в хорошем рабочем
состоянии, так, по крайней мере, мне сказал Уотсон, и если внутренний голос
подскажет вам обедать в столовой – не стесняйтесь, обедайте.
Он говорил тоном человека, дарующего большую привилегию.
– Хорошо, – сказал Джек.
– Спустимся вниз? – спросил мистер Уллман.
Они съехали на лифте в теперь уже совершенно пустой
вестибюль, только Уотсон в кожаной куртке подпирал входную дверь, ковыряя в
зубах зубочисткой.
– Я думал, вы уже далеко отсюда, – прохладным тоном произнес
мистер Уллман.
– Да вот, торчу тут, чтоб напомнить мистеру Торрансу про
котел, – сказал Уотсон, выпрямляясь. – Не спускать с него глаз, приятель, так
все будет в лучшем виде. Раза два на дню скидывайте давление. Оно ползет.
«Оно ползет», – подумал Дэнни. Эти слова эхом пошли гулять
по длинному тихому коридору в его сознании, зеркальному коридору, в который
люди редко заглядывают.
– Хорошо, – сказал отец.
– И проживете, как у Христа за пазухой, – сказал Уотсон и
протянул Джеку руку. Тот пожал ее. Уотсон повернулся к Венди и склонил голову.
– Мэм, – сказал он.
– Очень приятно, – отозвалась Венди и подумала, что это
прозвучало совершенно абсурдно. Она была родом из Новой Англии, прожила там всю
жизнь и ей казалось, несколькими короткими фразами этот лохматый Уотсон
воплотил все то, что, по общему мнению, и есть Запад. Пусть даже до этого он ей
развратно подмигивал.
